Глеб Десятков - Легенды старого Оренбурга

— Дабы не порочить имя лица в городе уважаемого, о послании том и имени названном молчать! Навет возможен! Пока ж выставить за ним наблюдение негласное, выезду оного из города препятствовать под любым благовидным предлогом.

А там вскоре Перовский известие получил, что из Хивы караван вышел с освобожденными пленниками. На его встречу губернатор выслал полусотню казаков с приказом встретить тех с полагающимися почестями не ближе двух караванных переходов от города. Да с пленниками теми беседы провести, имя злодея-работорговца выяснить и немедля ему, Перовскому, о том доложить.

Рассказывали, что такая встреча состоялась верстах в двадцати-двадцати пяти от города в седловине между холмами, на берегу небольшой степной речки.

И вот, задержанный купец вновь стоит в кабинете Перовского.С извинениями, Василий Алексеевич обнимает его и говорит:

— Прости друг за задержку! Но чтоб истину установить и подозрения отвлечь, да и злодея успокоить, пришлось тебя задержать. В погашение же ущерба, мною учиненного, тысячу шестьсот рублей из кассы моей получишь. Серебром!

В сентябре город облетела весть — возвращается 116 человек освобожденных из хивинского плена. Их встреча назначена на Меновом дворе. Вот как описал это событие один из очевидцев:

«...Для них было устроено особое торжество: в их присутствии был отслужен благодарственный молебен, и затем для них был дан обед на открытом воздухе. Посмотреть на освобожденных собралось полгорода. В это время разыгрывались тяжелые и полные трагедии сцены — в седом, сгорбленном старике, женщина едва узнавала своего мужа, уведенного в Хиву 25 лет тому назад. Во взрослом, уже омусульманившемся парне, старуха-мать по каким-нибудь приметам узнавала своего дорогого сына, схваченного хивинцами десятилетним мальчиком и проданного в Хиве. И стоны.., слезы ..,вопли...» Более двух часов беседовал Перовский с прибывшими. Вот что они рассказали, как и с чьей помощью попали они в рабство:

— Купец М. Зайчиков в разных местах края владел несколькими тысячами десятин земли, занимался хлебопашеством и оптовой торговлей зерном. Для уборки урожая его приказчики в отдаленных уездах нанимали сезонных рабочих, обещая им высокие заработки. На уборке они жили в специально подготовленных бараках. За день до окончательного расчета на эти бараки ночью нападали нанятые Зайчиковым хивинцы. В первый день плененные работники видели и связанных приказчиков, которые лежа на земле громко кричали и проклинали напавших «хивинцев», но затем исчезали в неизвестном направлении. В Хиве пленникам удалось узнать, что в рабство их продал Зайчиков.

В конце 1841, начале 1842 года Зайчиков был судим в Оренбургской Окружной уголовной палате. На суде всплыли имена и других купцов: Деева, Дюкова — но твердых доказательств их вины представлено не было, ссылались лишь на слухи. Поэтому для них все было оставлено «без последствий». За продажу в неволю русских людей М. Зайчиков и его главный приказчик Судоргин были признаны виновными и приговорены к каторжным работам в Сибири. Из толпы зевак, провожавших этап осужденных на каторгу, грустно смотрели две пары глаз взрослых сыновей купца... Как говорят, следуя на каторгу, Зайчикову удалось уговорить одного из ссыльных, осужденного на небольшой срок, поменяться документами. Отбыв этот срок, под чужим именем, он вернулся в Оренбург в дом к сыновьям. Те тоже пошли «по торговой линии», вот только у каждого была своя «специализация» — один торговал зерном, другой — кожами, шерстью, скотом. К моменту возвращения отца, братья успели стать врагами — один другому всучил проросшее зерно, взаимно получив прелые кожи. Разраставшуюся между ними вражду, отец успел загасить, но однажды, забыв об осторожности, в городе был опознан. Слух о том, что купец-работорговец вернулся в город вызвал негодование горожан. Рассказывают, что хутор Зайчиковых, стоявший на Дрейерской дороге, что вела на Маяк, был подожжен. Дальнейшую судьбу Зайчиковых установить не удалось. Как вдруг...

Работа над этим рассказом-легендой и книгой в целом была закончена, рукопись сдана в издательство. Осталось ждать книгу. Но случилось непредвиденное — нам удалось встретиться с потомком купца Деева! Без каких-либо с нашей стороны наводящих вопросов, он поведал нам бытовавшую в их роде легенду, передававшуюся от старших младшим: фамилия основателя их рода — не подлинная. Была принята им вынужденно. Известно, что предок был судим и сослан. С места поселения бежал, поменявшись документами с лицом, пожелавшим остаться там навсегда. И под фамилией Деев появился в Оренбурге.

Вспомним уголовное дело купца Зайчикова — там на процессе одновременно всплывали имена и Деева, и Дюкова! Следовательно предположить, что Деев — это Зайчиков нельзя! Так кто же тогда он — Деев, позднее ставший купцом Первой гильдии, городским головой, почетным гражданином Оренбурга, в 1853 году основавшим Покровскую церковь? Теперь ясно только одно — легенда эта имеет под собой реальную почву, историческую быль.

Ну а ответ на вопрос — кто же вы купец Первой гильдии Деев — ждет своего исследователя.

Историю, о которой хочу вам рассказать, мне пришлось слышать от вполне авторитетных людей — двое из них имели прямое отношение к работе в архивах, третий был краевед-любитель, экономист по образованию, действительный член Географического общества СССР. В то время я работал в Управлении машиностроения Оренбургского совнархоза. Никита Сергеевич Хрущев, бывший тогда главой нашего государства, для борьбы с преступностью и хулиганством решил мобилизовать усилия общественности. Так были организованы «народные дружины». Ежедневно, после работы, народные дружинники с красными повязками на рукаве выходили на улицы города наводить порядок. В этот раз мне выпало дежурить с начальником планового отдела совнархоза Вячеславом Петровичем Крючковым, не просто интересным собеседником, но человеком эрудированным, обладавшим поразительной памятью, энциклопедическими знаниями, знавшим много преданий и легенд «старины глубокой» из истории нашего города и края, ко всему прочему — превосходным рассказчиком. Между собой мы звали его «оренбургским Ираклием Андронниковым» за особое умение своим рассказом овладеть вниманием собеседника. Не спеша идем с ним по Советской улице. Вдруг он обратился с вопросом: «Приходилось ли читать книгу афоризмов Козьмы Пруткова?» Эту книгу я перечитывал неоднократно, о чем сообщил своему собеседнику. «Тем лучше! — продолжил он. — Тогда скажите, пожалуйста, как у Козьмы Пруткова родился известный афоризм: »Се-лев! А не собака.» Знаете?