Лев Вершинин - Дорога без конца (без иллюстраций)

Выбор был хорош, если не идеален. Уже очень пожилой шейх сделал немалую карьеру в братстве, не имея никакого родства и свойства с семьей «махди», исключительно благодаря личным качествам и талантам. Преподавал, проповедовал, возглавлял завию в Куфре, воевал с французами, проявив храбрость и талант, руководил областью Зеленых Гор, вновь воевал, - на сей раз, с итальянцами, - и был настолько авторитетен, что в 1913-м одними лишь уговорами сумел не допустить столкновения арабов с турками, с чем не удалось справиться даже суровому Ахмеду Сенусси. Что важно, вопреки недобрым традициям песков, был добр и гуманен, - бросив клич «Кровь за кровь!», категорически запретил убивать и мучить военнопленных, карая ослушников изгнанием из войска, чего его бойцы боялись больше казни.

Не приходится удивляться, что после первых успехов, - а неудач не случалось, - рейтинг Омара аль-Мухтара взлетел, как минимум, до 90%; с его мнением, как с истиной в последней инстанции начали считаться не только в Зеленых Горах, но и во всей Киренаике, да и на юге Триполитании и Феццана, где известия о победах Льва Пустыне вновь подпалили еще не погашенный костер Сопротивления. Нельзя сказать, что это нравилось верхушке братства, желавшей держать процесс под контролем, но делать было нечего: запретить бедуинам верить тому, кого они считали достойным доверия, не мог и сам Дед Омар, считавший себя всего лишь «верным воином эмира».

Как бы то ни было, его армия, - примерно 2,5 тысячи бойцов, разбитых на 12 автономных отрядов, - действовала успешно, напористо, беспощадно, и была абсолютно неуловима. Блок-посты ее не останавливали, бомбежки с воздуха не пугали и не разгоняли, террор против населения вызывал не страх, а ненависть и акты возмездия, для итальянцев очень болезненные. Так что, через два года войны, к апрелю 1925, итальянцы с грехом пополам, - да и то, в общем, условно, - контролировали только малую часть западных склонов, попытка занять плацдарм на севере, от от Бенгази, и вовсе окончилась плачевно: продвинувшись на 2 километра в ущелья, синьоры прочно застряли.

Единственным вариантом, способным переломить ситуацию, Эрнесто Момбелли, новый губернатор Киренаики, считал оккупацию оазиса Джарабуб, «гнезда Сенусийи», и в Риме его мнение встретило понимание, в связи с чем синьора Момбелли, человека гражданского, отозвали, а прибывший ему на смену Аттилио Теруцци, боевой генерал с заслугами, двинул на захват «гнезда» 3000 берсальеров, 8 взводов броневиков и 12 самолетов.

Это было серьезным аргументов в пользу капитуляции, и 6 февраля 1927, получив заверение в том, что «святые места» никто не тронет, шейхи Большой Завии приказали талибам не оказывать сопротивления. Далее, как говорится, со всем остановками, от колодца к колодцу, медленно и осторожно, солдаты Терруцци перекрыли Зеленые Горы с востока, а затем восстановили контроль и над дорогой из Бенгази в Дерну, еще более осложнив положение сенуситов.

На этом, здраво рассудив, что от добра добра не ищут, решение проблемы Зеленых Гор временно заморозили, оставив «особый район» на потом, и занялись всем остальным, прежде всего, побережьем, а также Триполитанией, очаги мятежа в которой следовало погасить, пока не разгорелись, - в первую очередь, в регионах, занятых сенуситами.

Не стоит, наверное, в деталях излагать интересные, но однообразные сюжеты продвижения итальянцев южнее 31 параллели, достаточно отметить, что работали они предельно жестоко, не стесняясь применять газы, и к осени 1927 операция в в восточных районах Триполитании, вокруг Сирта, вошла в завершающую фазу, а организовать сопротивление было некому: «и.о. эмира» Мухаммед ар-Рида, тайно покинув ставку, сдался в плен итальянцам, выговорив полную амнистию. Еще дальше, в юную-преюжную Куфру, бежал его сын Хасан, из безопасного далека посылавший гонца за гонцом, прося итальянцев «проявить милосердие» и к нему.

«У обоих, и отца, и сына, выдвигавших даже претензии на титул эмира, - писал Артур Эванс-Причард, - в тяжелый момент, когда все взгляды были обращены на них, не оказалось даже обычной бедуинской гордости, не говоря уже о том, что они просто предали свою паству. Впрочем, паства простила их, поскольку осуждать людей из семьи Сенусси в братстве не смели», и отряды сенуситов, оставшись без высшего руководства, действовали на свой страх и риск, положившись на опыт командиров среднего звена.

Дрались отчаянно, даже под Сиртом, где итальянцы создали мощную линию фортов: 25 февраля 1928 близ Магрифета под удар попала колонна войск, возглавляемая генералом Родольфо Грациани, командующим армией вторжения. В ходе боя, длившегося почти весь день, сенуситы уничтожили более 400 карателей, но и сами потеряли до 250 «двухсотыми», в итоге отступив, а синьор Грациани впредь не рисковал лично появляться на передовой. Докладывать Дуче о «полном торжестве итальянского оружия в Ливии» он после Магрифета предпочитал, пересказывая в рапортах информацию, полученную от подчиненных.

И тем не менее, после очень разумного отказа от продвижения колоннами, которые возвращались из песков потрепанными, если возвращались вообще, открытие «сахарского фронта», - сплошной полосы фортов с запада на восток, - оправдало себя. Возможно, сумей бедуины как-то объединиться, сюжет мог бы затянуться, но триполитанцы объединяться просто не умели, и в 1928-1929, удача от них отвернулась окончательно. Против самолетов и бронемашины «люди песков» поделать ничего не могли, их блокировали, им травили колодцы, их окружали, обстреливали из орудий, а потом «миловали» в обмен на разоружение, и когда озверевшие племена все-таки создали объединенное ополчение, 26 мая 1929, проиграв бой при Эш-Шувейрефе, уцелевшие ушли на юг.

После этого маршал Пьетро Бадольо, начальник генштаба Италии и личный друг Муссолини, прибывший в Триполи с полномочиям «диктатора Ливии», отдал знаменитый приказ: «Вперед, вперед, вперед! Пусть каждый араб и каждый бербер поймут, что мы везде, и что мы пришли навсегда!». Иными словами, юг Триполитании и Феццан следует «додавить» во что бы то ни стало, не отвлекаясь на Киренаику, и в июне 1929 сенуситам предложили поговорить о мире, на что Хасан ар-Рида с восторгом согласился, приказав Омару аль-Мухтару, «своему верному слуге», прекратить рейды.

Тот, разумеется, повиновался, однако итальянские условия оказались реально страшны: получив за время передышки подкрепления из метрополии, маршал и «диктатор» потребовал полной сдачи оружия, признания власти губернатора на всей территории Ливии и, главное, юрисдикции итальянцев над всеми участниками Сопротивления, которых власти сочтут нужным судить, с амнистией только «элите» по отдельному списку.