Лев Вершинин - Дорога без конца (без иллюстраций)

Наблюдая за трясущимися губами говорящих голов, обсуждающих в европейских ток-шоу нынешний взрыв миграции, все чаще читая парафразы на темы Мечети Парижской Богоматери, памятуя кадры с разноцветной молодежью, крушащей Сен-Дени, нет-нет, да вспоминаю о человеке, сказавшем некогда пленившему его капитану Гуро вещие слова: "Мы жили своей жизнью, вы своей. Вы сломали забор, вы выбили дверь ногой, вы сделали наш дом удобным для себя, а мы ютимся в уголке. Не мы пришли к вам. Но теперь ни забора, ни двери нет, белый юноша, теперь двери нет, запомни это..."

На Западный Судан, - нынешнюю Гвинею, Мали, Буркина-Фасо и так далее, - Франция зарилась издавна. Еще в XVII веке, в 1638 г. в устье реки Сенегал был основан форт Сен-Луи, ставший основной базой французского торгового флота на берегах Атлантики, но об освоении глубинных районов речи, конечно, не шло: все, что нужно было, - в первую очередь, рабов для плантаций Вест-Индии, - поставляли сами чернокожие. Как обычн, конкурировали с англичанами, в эпоху Наполеона даже забравшими колонию, но потом вернувшими, а о чем-то большем в Париже всерьез задумались только к середине XIX столетия, после завершения казавшейся уже бесконечной алжирской эпопеи.

Стратегическая цель была четкая: выйти к истокам Нила, создав сплошную цепь подконтрольных территорий через весь континент по параллели, - но для этого следовало решить вопрос с массой мелких «королевств», «княжеств», «федераций» и просто племен, в основном, давно и прочно исламизированных. Что затрудняло. Даже притом, что из аборигенов побережья был сформирован вполне боеспособный корпус «сенегальских стрелков», вооруженных отнюдь не кара-мултуками, как туземные тиедо (что-то вроде мамлюков). Местные элиты и так-то делиться властью ни с кем не желали, а мусульмане, к тому же, опасались, что «кафиры» посягнут на их веру. Не говоря уж о том, что подчиняться «свиноедам» для правоверного вообще не комильфо.

Но главное, с легкой руки незадолго до того умершего воина и богослова Османа дан Фодио, великого марабута, бросившего в массы идею исламской революции, уравнивающую перед Аллахом всех, и низших, и высших, в регионе расплодилось видимо-невидимо фанатичных «братств», готовых сражаться за идею до последней капли крови, даже своей, и подминавших под себя племя за племенем. Благо, традиционные бама, - вожди и знать рангом помельче, - изрядно доставали подданных, и родимые идолы, жрецы которых ели из рук бами, всегда были на их стороне, а шариат приносил некоторое облегчение.

Вот с одним из таких региональных гегемонов, - «тукулерской империей» аль-Хаджа Омара Таля, марабута суфийского ордена Тиджанийя, - французам на первых же шагах от побережья и пришлось столкнуться. Умный, отважный, харизматичный сын муллы, из народности тукулер – исламизированных фульбе, - родившийся примерно в 1797-м, он знал наизусть Коран, побывал в Мекке, пожил в Сокото, халифате, основанном Османом дан Фодио, потом в соседнем султанате Борну, стал там общепризнанным духовным лидером и, уже в сопровождении нескольких сотен мюридом, вернулся в родные места обращать «многобожников». Сперва от имени халифа Сокото, но в 1849-м начал собственный джихад против соседей-язычников.

Действовал достойный хаджи жестко. Покоренных обращал, несогласных убивал, причем, очень часто «несогласными» оказались и мусульмане, не разделявшие доктрину тиджанийя. Подданных особо не угнетал, но, в случае войны, нуждаясь в пехоте, под страхом смерти призывал крестьян-бамбара. Удача способствовала росту числа его мюридов, и он принимал всех, быстро сокрушив «царства» Бамбара, Масина, Каарта и много «диких» племен. Французов он, естественно, не любил, и когда они появились, показал им, что хозяин на хуторе есть, - а поскольку в полевых сражениях шансов одолеть не было, распорядился выстроить систему «тата», сильно укрепленных фортов, долго осаждать которые в малярийных местах европейцам было трудно.

С 1854 и дальше бои шли с переменным успехом, но, в общем, скорее, в пользу марабута. Во всяком случае, его потери были малы. А в 1857-м бойкий дед и вовсе, собрав до 15 тысяч бойцов, сумел целых три месяца продержать в плотной осаде Медне, ключевую крепость пограничья, и хотя взять ее не удалось, в «Сенегальских анналах» было записано, что мюриды «сражались с неслыханной храбростью до самого конца. Даже рискуя попасть в окружение, они отступали шаг за шагом, считая позором показать врагу спину».

В конце концов, французы предложили Омару мир, и в августе 1860 мир был подписан, а граница устанавливалась там, где была и раньше, так что ничья честь не пострадала, и сыны la belle France занялись другими, менее проблемными «княжествами». В первую очередь, славным, но ослабевшим Кайором, дамель (князь) которого Лат-Диор, мечтая вернуть своему престолу былое величие, объединился с бродячим дервишем Маба, почти столь же харизматичным, как аль-Хадж Омар, но из простых, принял ислам и уничтожил отеческих идолов, которые, - вот уроды! – помочь не могли.

Тут, разумеется, и труба была пониже, и дым пожиже. До тукулеров дамелю было как до неба, а вокруг Мабы тусовались не столько псы войны, сколько фанатичное простонародье, - и тем не менее, повозиться пришлось всерьез. Первый поход, в 1863-м, провалился с большими потерями, второй, через год, тоже, а 29 ноября 1865 воины Маба, организовав засаду в зарослях, так потрепал карателей, идущих к его резиденции, что французам, формальности ради все же захватив и спалив пустое селение, пришлось срочно отступать.

Естественно, официальные реляции гласили про «взяли верх в жестокой битве», но на самом деле, как сообщал в Париж генерал-губернатор Сенегала, «экспедиция не дала результата, который от нее ожидали. Следует обдумать более действенные решения». Начали обдумывать. Додумались. И начали просто подбрасывать оружие племенам, которых Маба собирался «просвещать», - в первую очередь, вождю Сина, «княжества» племени серер, единственного еще не исламизированного государства региона, - и тут дело пошло успешнее. Лат-Диор, как таковой, мало кого пугал, но фанатичного бродягу боялись многие. И Мабе приходилось отступать, а каждое отступление уменьшало его авторитет, и следовательно, войско.

Однако в апреле 1867, когда гарнизон форта, основанного французами на территории «союзников», неосторожно вышел в поле, его вырезали почти поголовно, - пророк решил, что именно теперь, когда белые уже не могут помочь Сину, настало его время. «Воины Маба, - пишет очевидец, - шли стремительно, но в ночь перед боем случился дождь, порох отсырел и они остановились, чтобы его высушить. Узнав об этом, тиедо Сина напали на марабутов, но те отбились и бросились вслед. Началась битва при Сомбе. В первое время одолевали марабут, но тиедо держались стойко, а к ним что ни час подходили подкрепления, немедля бросавшиеся в бой. Вскоре после полудня бежал сам Лат-Диор, поняв, видимо, что дело проиграно. Маба же постелил свой молитвенный коврик и стал громко читать молитву. Когда бой окончился, его тело лежало на коврике».