Лев Вершинин - Дорога без конца (без иллюстраций)

Тем не менее, и такой куцый результат помог как-то организоваться, однако в середине августа, когда шейхи опять съехались поговорить, кончилось тем же, даже хуже, поскольку многие ехидно спрашивали: где же обещанные турки? – а представителям «самого главного», сознававшим, в какой сложной ситуации оказались, оставалось только молчать и делать вид, что не слышат.

В начале июля ситуация стала крайне проблемной. Мятежники давили на всех фронтах, уже не ограничиваясь защитой своих позиций, но переходя в наступление: в середине июля их конница двинулась на практически ничем не прикрытую (такого размаха событий никто не предполагал) столицу. Утром 10 июля разъезды бедуинов наделали шуму в элитных предместьях, а через неделю всего в 4 километрах от Туниса сосредоточилось не менее 5 тысяч пехоты и под тысячу всадников под зелеными и черно-оранжевыми знаменами.

Правда, французы успели укрепить периметр, сделав штурм заранее обреченным, но сам факт их пассивного сидения в осаде стимулировал присоединение к «колорадам» новых, пока еще наблюдавших, чья возьмет, племен, - и французское командование приняло решение хотя бы расширить зону контроля. Оставив огрызки бейской армии, на которую никаких надежд никто не возлагал, в лагерях, чтобы, по крайней мере, не ударили в спину, части Иностранного Легиона двумя колоннами по тысяче бойцов каждая и полным набором техники пошли вперед, имея приказ занять два важных стратегических пункта – Загуан и Хаммамет, потеряв которые, тунисцы теряли и всякую возможность угрожать столице.

Но не вышло. То есть, Загуан 26 августа все-таки пал, а вот на подступах к Хаммамету французы споткнулись, утратили темп и после трех дней упорных боев, понеся тяжелые потери, были принуждены отступать куда быстрее, чем это, как писали парижские СМИ, «позволяли гордость и приличия». Успех тунисцев был безусловен, «размышлявшие» племена приняли решение, а французы вновь занялись инженерными работами вокруг столицы протектората.

Параллельно, разумеется, попробовали и запустить пряник. По совету бывшего консула, а ныне министра-резидента Теодора Рустана, знавшего реалии Магриба, как свои пять пальцев, власти предложили противнику поговорить. И когда пришло согласие, направили к лидерам атакующих Тунис войск, Ахмеду бен Юсуфу и Али бен Амары, представительные делегации, включавшие, помимо чиновников бея, шейхов и улемов Алжира, настолько авторитетных, что их слово имело вес во всей Сахаре, от Триполи до Марокко.

Предложения были более чем щедры: указав на то, что создать Франции сложности можно, но победить тех, кого не победили ни Абд-аль-Кадир, ни Мукрани, нельзя, послы бея сообщили, что его высочество гарантирует лично вождям серьезные деньги и должности, их людям – полную амнистию, а их племенам – полный набор старых льгот плюс дополнительные. Что же касается веры, то все будет, как в Алжире, где никто никого не крестит насильно и духовенство имеет реальные привилегии.

Сомнений в том, что это не блеф, не было: исполнение обещаний представителей бея гарантировали французы, а серьезность гарантий подтверждали алжирские авторитеты. И тем не менее, ответ, доставленный посланниками, власти протектората обескуражил. Ни Ахмед бен Юсуф, ни Али бен Амары не скрывали, что в окончательную победу не верят, признавали, что деньги, льготы, должности и амнистия – это здорово, и не оспаривали, что в Алжире на ислам никто не посягает.

И тем не менее, никакие уговоры не помогли: оба полевых командира отказались, причем, общаясь с гостями порознь, сформулировали примерно в одних и тех же словах – дескать, объяснить не можем, но и сложить оружие не можем, потому что и мы, и наши люди воюем не за что-то, что можно съесть или потрогать, но за право остаться самими собой и уважать себя.

Естественно, столь нерациональное объяснение исключало любую сделку. В конце августа и в сентябре, когда на тропу войны вышли племена юго-запада, последние из тех, кто все еще размышлял, действия «колорадов» уже создали угрозу власти бея, - вернее, французов, - на 95% тунисской территории. А поскольку подкреплений из Европы все не было и не было, племена творили, что хотели, в конце концов, прорвав цепь блок-постов, - некоторые при этом вырезали поголовно, - и прорвались далеко в глубь «зоны контроля», а 30 сентября перерезав железную дорогу Тунис — Беджа и захватив железнодорожную станцию, персонал которой погиб в полном составе.

Еще через несколько дней конница Али бен Амары заняла отлично укрепленный городок Тестура, тем самым, вынудив слегка пришедшую было в себя армию бея «отступить очень далеко и быстро», а войска Ахмеда бен Юсуфа блокировала мощный гарнизон Кефа. И Парижу стало ясно, что полумерами не обойтись: события в Тунисе срывали эскалацию в Индокитае и не позволяли, как планировалось, готовить захват Мадагаскара. Нужно было гасить, срочно, в Тунис начали перебрасывать войска, собранные для дальних экспедиций, и скоро количество штыков и сабель, находившихся в распоряжении властей, увеличилось вдвое, зашкалив за 50 тысяч обученных солдат.

Такой силе «колорады» противостоять не могли. То есть, и могли, и противостояли, но перелом постепенно намечался. В начале сентября при поддержке флотской артиллерии, французам удалось, наконец, овладеть Хаммаметом, что означало прекращение блокады Суса. А значит, и снятие угрозы Тунису, из-под которого отряды бедуинов, больно покусавшись, ушли 10 октября, позволив французам создать плацдарм для перехода в генеральное наступление, задачей которого было взятие Кайруана, «морального центра» восстания, после чего все дальнейшее стало бы уже делом техники. И когда 17 октября наступление началось, - одновременно на трех направлениях, - сразу же стало ясно, что перелом наступил.

Повстанцы не бежали, они сражались за каждую скалу, за каждый куст, но остановить продвижение неприятеля к Кайруану просто не могли. Артиллерия, которой у французов было много, делала свое дело: атаки конницы Ахмеда бен Юсефа захлебывались одна за другой и даже своевременный приход на подмогу отрядов Али бен Амары, прикрывавших Кайруан с запада, ситуацию не исправили. 25 октября объединенные силы «колорадов» потерпели поражение, Али бен Амара, считавшийся неуязвимым, погиб, и его смерть настолько потрясла бойцов, что гарнизон хорошо укрепленной цитадели «сердца тунисского ислама» открыл Железные Ворота, почти не оказав сопротивления.

26 октября «неверные» вошли в крепость, еще никогда никому не сдававшуюся, а спустя два дня подошли подкрепления, жестко зачистившие весь священный город, - и генерал Этьенн, сопровождаемый десятком офицеров, на коне въехал сперва в Большую мечеть, а затем в «завию» (духовную семинарию) Сиди-Сахби, где его вороной опорожнился прямо в центре молельного зала. Это было впервые, и это было уникально: ни до, ни после, покоряя мусульманские государства и народы, - а покорили они немало, - французы не позволяли себе ничего подобного. Такое кощунство многих возмутило и в Тунисе, и в Алжире, и даже в Париже, откуда потребовали разъяснений. Однако когда месье Этьенн сообщил, что «действовал таким максимально грубым образом, чтобы показать местным фанатикам, что мы не остановимся ни перед чем, и для них же будет лучше, если они поймут, что могут погибнуть все, как можно скорее», пояснение приняли с пониманием.