Адам Бромке - Коммунистические государства на распутье

Перемены поелесталинекого периода проявились более глубоко в области государственной безопасности. Здесь отмечаются улучшения. Функции следствия, обвинения, судопроизводства и наказания, которые долгое время были сосредоточены в руках политической полиции, теперь в значительной степени распределены. Люди стали меньше бояться произвольных арестов и наказаний, хотя советский режим сохранил и время от времени осуществляет свои широкие полномочия в смысле репрессирования инакомыслящих и критиков, преступающих установленные пределы. Так или иначе атмосфера всеобщего страха заметно изменилась по сравнению с тем, что было в последние годы жизни Сталина. Некоторые официальные лица и комментаторы порой открыто высказывают сожаление и тревогу по поводу того, что граждане уже не боятся распространять критические анекдоты и слухи, враждебные режиму.

Осуществленные при Хрущеве перемены привели также и к увеличению разнообразия тем в литературе и кино, к более реалистической их трактовке. Эти послабления — их нельзя (назвать свободой в подлинном смысле слова — служат в значительной степени укреплению престижа и популярности Новой атмосферы. Подчеркиваются жестокости периода «культа личности», которым противопоставляются более гуманные и рациональные методы хрущевского правления. Несколько месяцев в «аппарате» обсуждался вопрос, печатать ли произведение Солженицына «Один день Ивана Денисовича» и тем самым наконец проинформировать народ о страшной действительности широко разветвленной системы лагерей принудительного труда. Книга была издана после личного вмешательства Хрущева.

Трудности, испытываемые новыми руководителями в деле разграничения того, что выгодно для их политики и поэтому может быть разрешено, и иных действий и проявлений, выходящих за допустимые рамки, видны на примере колебаний в отношениях Евтушенко с высшими деятелями партии. Его полное горечи стихотворение «Наследники Сталина» по личному указанию Хрущева в октябре 1962 года было опубликовано в «Правде», получив таким образом высшее признание. Через какие-нибудь несколько недель Евтушенко напечатал свою «Биографию преждевременно созревшего человека» в Париже, не представив ее на обычный просмотр партийным инстанциям. Это было достаточно серьезным нарушением дисциплины. Но кроме того, хотя этот рассказ о своей жизни был проникнут духом советского патриотизма, он утверждал личное и всеобщее человеческое право выносить моральные оценки в противоположность партийной монополии определения «истины».

Реакция Хрущева была, несомненно, усилена литературными соперниками Евтушенко, а также опасениями людей, которые некогда мирились с контролем сталинокого периода или даже одобряли этот контроль и теперь получили возможность оправдать свои подозрения и критику по адресу нового поколения. Так или иначе, но реакция Хрущева была мгновенной и свирепой. Некоторое время казалось, что будет восстановлен сталинский обычай «исключать» из литературы и «из жизни» критиков и несогласных. Евтушенко отправился на некий срок в родной сибирский городок для «творческого общения с массами», а затем возобновил печатание стихотворений, правда уже несколько более мягкого характера.

Между тем продолжается «перетягивание на канате». С одной стороны—те, кто хочет, чтобы литература и кино «говорили» непосредственно с народом, с другой—те, кто боится, как бы режим не пострадал от слишком откровенного и неприукрашеиного изображения советской жизни и ее проблем. Ни одна из спорящих сторон не посягнула на основную посылку—право и обязанность партии руководить искусством и литературой в соответствии с собственным пониманием того, что лучше всего для народа. Вопрос лишь в том, насколько жестко или гибко надо пользоваться этим правом.

Все эти перемены, упоминаемые здесь вскользь, можно только приветствовать, ибо они приносят удовлетворение и дают заряд новой энергии многим слоям советского народа, десятилетиями переносившим исключительные трудности и страдания. Но нет — и пока еще нельзя дать — ответа на вопрос, является ли это ослабление напряжения в советской системе, а также напряжения в отношениях между властью и народом началом какой-то непрерывной липши, неминуемо ведущей к более счастливому будущему, или же все это будет время от времени прерываться столкновениями между народом, стремящимся к лучшей и более спокойной жизни, и коммунистическим руководством, полным решимости навязывать ему новые преобразования. Равным образом остается открытым вопрос, окажет ли внутренняя эволюция советской системы непосредственное влияние на роль Кремля в международной политике.

В одном отношении постепенная внутренняя «гуманизация» советского режима оказывает важное, хотя и не вполне отчетливое влияние на отношение к нему неприсоединивших-ся стран, поскольку постоянное, пусть и неравномерное улучшение условий жизни в Советском Союзе понемногу усиливает привлекательность образа этой страны в глазах лидеров и интеллигенции развивающихся стран. Наблюдая непрерывный подъем жизненного уровня, все большую уверенность в личной безопасности и расширение все еще ограниченной свободы духовного и литературного самовыражения, они скорее, чем в прошлом, смогут не обращать внимания на сохранение монопольной власти партии и все меньше будут замечать контраст между привлекательным разнообразием западной культуры и монотонностью советской жизни. В свое время перемены, внесенные Хрущевым, приведут к тому, что бедные, но честолюбивые страны станут смотреть на советские институты и программы как на образец. Это влияние окажется еще более сильным, если советское руководство будет по-прежнему поддерживать в Азии и Африке не только страны, ориентирующиеся на коммунизм, но и некоммунистические, а в отдельных случаях даже и антикоммунистические режимы, которые оно теперь называет «национальными демократиями».

Однако любое подобное усиление советского влияния за границей представляется второстепенным в сравнении с действием главных средств советской политики: ядерной мощи, политической и экономической поддержки развивающихся стран и коммунистического образца политической власти.

Даже если Советская Россия решит уделять больше внимания улучшению жизни своего народа, она все же останется одной из двух главных ядерных держав. Как это часто подтверждал Хрущев, она будет настаивать на своем праве голоса при урегулировании любых новых конфликтов в мире. Нетрудно забыть, что нынешняя ограниченная разрядка в советской политике началась только с кубинского «ракетного Кризиса» в октябре 1962 года, и нет никаких гарантий того, что Кремль откажется от новых попыток, быть может в арабском мире или в Африке, использовать советский ядериын арсенал в целях резкого изменения существующего равновесия сил.