Адам Бромке - Коммунистические государства на распутье

Однако укрытый оборонительным щитом Запада югославский коммунизм выступил как соперник Советского Союза, бросивший ему вызов. Тито и его ведущие соратники всячески подчеркивали, что в отличие от сталинских догматиков они не только подлинные марксисты-ленинцы, но и единственные новаторы в области коммунистической теории и практики. VI съезд КПЮ превратился в колоссальную антисталинскую демонстрацию. В своем докладе съезду Тито обвинил Сталина во всех мыслимых преступлениях и заявил, что даже Гитлер мог бы позавидовать методам, которые Сталин использовал для ликвидации целых этнических групп в Советской Союзе. Другой мишенью для нападок Тито явился советский империализм, превративший некогда независимые государства Центральной и Восточной Европы в самые что ни на есть колонии СССР. На этом съезде главным носителем зла был объявлен «империалистический, бюрократический, антисоциалистический» Советский Союз. Сам по себе съезд был откликом на заявление Маленкова за несколько недель того, на XIX съезде КПСС, что Югославия уже стала американской колонией.

В пору своего острейшего столкновения со Сталиным югославские коммунисты в поисках если не поддержки, то хотя бы оснований для каких-то надежд на будущее обратились к Китаю Мао Цзэ-дуна. В книге одного югославского автора, вышедшей в 1953 году, «антиреволюционная и империалистическая практика сталинской России» резко противопоставлялась «подлинной революции» в Китае. Безусловно, сожалея о поддержке Китаем нападок России на Тито, автор этой книги высказывал надежду, что внутренний кризис советской системы и зародыши демократической социалистической мысли, уже восторжествовавшей в Югославии, будут способствовать тому, что Китай станет «независимой и прогрессивной силой в мире» [202] Vlado Teslie , Kineska revolucija i Moskva, Beograd, 1953, стр. 316 и 342. .

В призывах ЦК КПСС, выпущенных к 1 Мая 1953 года, через два месяца после смерти Сталина, Югославия вообще не упоминалась. К тому же времени были установлены первые дипломатические контакты между советским и югославским правительствами, а в июне Советы предложили возобновить нормальные дипломатические отношения между двумя странами. Настоящий и многосторонний обмен начался осенью 1954 года. В течение нескольких недель, в сентябре — октябре этого года, прекратилась работа советской радиостанции «Свободная Югославия» (рупор югославских коммунистов-эмигрантов) и в СССР перестали глушить передачи белградского радио. Тогда же, по случаю десятой годовщины вступления в Белград русских и югославских партизан, в советской прессе появились статьи с выражением дружественных чувств к Югославии.

По советскому примеру китайские коммунисты и другие «народные демократии» возобновили дипломатические связи с Белградом. Через два года и три месяца после смерти Сталина Хрущев совершил свою поездку в Югославию, где попросил Тито «простить и забыть». Платой за примирение было признание Хрущевым основной концепции титоизма, согласно которой «вопросы внутренней организации или различия в общественных системах, а также различия форм социалистического развития относятся исключительно к компетенции отдельных стран» [203] Эта фраза взята из так называемой Белградской декларации, подписанной Хрущевым и Тито 2 июня 1955 г. Год спустя она была подтверждена в Москве в «Декларации об отношениях между Союзом коммунистов Югославии и Коммунистической партией Советского Союза» и снова, в официальном коммюнике, выпушенном в связи с встречей Хрущев—Тито в Румынии, в начале августа 1957 г. . В следующем году мы видели новый «медовый месяц» в югославско-советских и югославско-китайских отношениях. В письме XX съезду КПСС Тито превозносил «огромные успехи», достигнутые в СССР, и славил «ленинскую последовательность, твердость и упорство» русских коммунистов [204] «Govori i članci», Zagreb, 1959, XI, 16—17. . В свою очередь Хрущев, выступая с отчетным докладом перед съездом, дружески охарактеризовал Югославию как страну, «где власть принадлежит трудящимся, а общество базируется на общественной собственности на средства производства», где «в процессе социалистического строительства складываются своеобразные конкретные формы управления хозяйством, построения государственного аппарата» [205] «Доклад Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза XX съезду партии», Москва, 1956, стр. 44. . Ненавистный Тито Коминформ был распущен в апреле 1956 года, а двумя месяцами позже сияющий Тито совершил триумфальную поездку по Советскому Союзу. Выступая и июня 1956 года в Сталинграде, ом заявил (что было кульминацией его новых чувств и нового отношения к Советскому Союзу): «Во времена войны, равно как и в мирное время, Югославия шагает плечом к плечу с Советским Союзом к одной и той же цели — победе социализма» [206] «Govori i članci», XI. 111. .

И в югославско-китайских отношениях наблюдались весьма заметные улучшения. Союз коммунистов Югославии (СКЮ) получил официальное приглашение присутствовать на VIII съезде КПК и с радостью принял его. В своем политическом докладе съезду 15 сентября 1956 года Лю Шао-ци коснулся вопроса об улучшении отношений с Югославией и подчеркнул развитие «дружественных сношений с Федеративной Народной Республикой Югославией» [207] «Eighth National Congress of the Communism Party of China», Peking. 1956, 1, 85. . В большой речи на съезде Веселинов, член Политбюро СКЮ и глава югославской делегации, щедро расхваливал прошлые и настоящие достижения китайских коммунистов и объяснял, каким образом социалистическое строительство в Югославии укрепило прогрессивные силы во всем мире. Тито не мог желать ничего лучшего. Казалось, и Хрущев и Мао Цзэ-дун одобряют «югославский путь к коммунизму», и Тито — самая паршивая овца сталинской эры — оказался одним из признанных лидеров международного коммунистического движения.

Однако вскоре ситуация была сильно изменена вспышками народного гнева в Восточной Европе. События, которые потрясли Кремль и дали китайским коммунистам возможность выступить в роли советников озадаченных советских лидеров, вновь поставили Тито в затруднительное положение по отношению к Москве и Пекину. Его речь в Пуле и ноября 1956 года, в которой он признал «необходимость» советского вмешательства в Венгрии, но резко критиковал «сталинистов», все еще преобладающих в некоторых коммунистических партиях, вызвала в советской и китайской прессе неодинаковые отклики. Интересно, что реакция Пекина была и по тону и по существу более спокойной и дружелюбной, чем реакция Москвы. Китайцы возражали против настойчивых утверждений Тито, что после венгерских событий главный вопрос заключается в том, какой курс одержит верх — югославский или сталинистский. По мнению китайцев, такая постановка вопроса могла привести лишь к расколу в коммунистическом движении. Поэтому в своем «братском совете югославским товарищам» они предлагали последним отказаться от создания условий, которые враг сможет использовать для внесения замешательства и раскола в коммунистические ряды [208] «Жэньминь жибао», 29 декабря 1956 г. . СоветсКая реакция была более едкой. «Правда» упрекала Тито за ряд его критических замечаний по адресу КПСС и за «оскорбление некоторых руководителей коммунистических и рабочих Партий». Газета презрительно отозвалась о «югославском пуни к социализму» и сделала унизительные замечания об «империалистической» помощи Югославии [209] «Правда», 23 ноября 1956 г. .