Адам Бромке - Коммунистические государства на распутье

Является ли китайско-советская распря необратимой или же присущая руководителям обеих стран приверженность к марксизму-ленинизму в конце концов возьмет верх и приведет к возрождению их союза?

В данный момент перспектива прекращения конфликта и возврата отношений между Советским Союзом и Китаем к прежнему положению представляется маловероятной. Приверженность обеих сторон к коммунистической идеологии скорее разжигает, нежели гасит конфликт [287] Глубокий анализ «врожденных особенностей» коммунистической идеологии, усугубляющих этот конфликт, см.: Zbigniew Brzezinski , Threat and Opportunity in the Communist Schism, «Foreign Affairs», April 1063, p 513—514; Donald S. Zagoria , The Sino-Soviet Conflict and the West, «Foreign Affairs», October 1963, p. 172—173. . Это обстоятельство по существу исключает возможность рационального компромисса— раздела коммунистического мира на две сферы влияния при сохранении тесных и всеобъемлющих связей между Москвой и Пекином. Универсализм марксистско-ленинской доктрины, претендующей на то, что только она дает единственно правильное толкование природы исторических процессов, исключает возможность существования двух коммунистических центров. Как указывалось в журнале «Проблемы мира и социализма» в начале 1964 года, «марксизм-ленинизм — это всеобщее, единое и цельное учение и не может быть двух или нескольких видов марксизма ни в между народном, ни в национальном масштабе» [288] В. Славик, H. Фрид и М. Кувати , Сплоченность — залог успехов коммунистов мира, «Проблемы мира и социализма» (канадское издание), январь 1964 г., стр. 6. . Или, другими словами, как это утверждалось в том же журнале: «не может быть двух международных коммунистических движений... как не может быть двух истин» [289] «Укрепление единства коммунистического движения — наша интернациональная обязанность», там же, февраль 1963 г., стр. 5. .

До тех пор пока и Советский Союз и Китай продолжают сохранять верность коммунистической идеологии, единственная реально возможная форма дружественных отношений между ними — это иерархические отношения. Либо Москва, либо Пекин — только одна из этих столиц должна быть центром международного коммунистического движения, другая должна оставаться младшим партнером. Невозможно себе представить, чтобы в ближайшем будущем русские согласились занять подчиненное положение по отношению к китайцам. Это было бы несовместимым как с положением СССР на международной арене в качестве одной из двух сверхдержав, так и с особой ролью КПСС — партии, впервые в истории международного коммунистического движения успешно осуществившей революцию. В этом смысле падение Хрущева мало что меняет [290] Весьма интересное обсуждение вопроса о возможном влиянии на китайско-советский конфликт изменений в руководстве советской или китайской коммунистических партий см. в: Jоhn R. Thоmas , Sino-Soviet Relations after Khrushchev and Mao, «Orbis», Fall, 1963. , поскольку сомнительно, чтобы его преемники смогли существенным образом изменить свою позицию по отношению к Китаю. Если бы они продолжали идти курсом Хрущева, пропасть, отделяющая их от маоистов, оставалась бы непреодолимой. Если же они повернули бы назад к сталинизму, все источники разногласий все равно не были бы устранены. Несмотря на воинственный характер сталинизма, делающий его похожим на маоизм, обе эти разновидности марксистских идеологий непримиримы по крайней мере в одном принципиальном вопросе. Сталинизм, как подчеркивает Филип Мосли, «требует настолько, насколько это возможно, абсолютного подчинения зарубежных коммунистических партий Москве, и для сталиниста немыслимо отказаться от главенства России» [291] Philip E. Mоsely , The Chinese-Soviet Rift: Origins and Portents, «Foreign Affairs», October 1963, p. 22. .

Таким образом, если китайско-советское сближение когда-нибудь и произойдет, то инициатива должна исходить от китайцев. Для этого Пекину пришлось бы смирить свою гордыню и запять подчиненное положение по отношению к Москве,— а это маловероятно. Китайцы уже не раз демонстрировали, что их может удовлетворить не меньше, чем признание Китая одной из великих мировых держав. А теперь, когда они приобрели ядерную бомбу, их отказ от своих требований кажется еще менее вероятным. Кроме того, Мао Цзэ-дун определенно считает себя величайшим из ныне здравствующих коммунистических теоретиков и революционеров и никому первого места не уступит. Если уж он отказался склониться перед Хрущевым, участвовавшим в коммунистическом Движении дольше, чем китайский лидер, то наверняка не будет подчиняться приказаниям какого-либо русского лидера, Которого он считает младше себя. Не следует исключать возможность коренного изменения позиции Китая после ухода со сцены Мао Цзэ-дуна, но это все же кажется сомнительным [292] Советско-югославское сближение в середине 50-х годов показывает, что смена руководства могла бы иметь далеко идущие последствия в деле налаживания отношений между двумя враждующими коммунистическими государствами. Однако последующее развитие советско-югославских отношений наводит также на мысль, что полностью ликвидировать раскол и вернуться к прежнему положению было бы чрезвычайно трудно. . На данном этапе все потенциальные наследники Мао, по-видимому, разделяют его взгляды и лично вовлечены в тот или другой аспект китайско-советского конфликта. Более того, чем дольше длится конфликт, тем труднее его будет устранить. С каждым новым раундом полемики между Москвой и Пекином, сопровождающимся дальнейшим закреплением их теоретических позиций, дальнейшим взаимным обменом обвинениями в предательстве дела коммунизма, дальнейшей обработкой народных масс в духе вражды к идеологическому противнику, — с каждым новым шагом спор разгорается все сильнее. В конце концов он может выйти из-под контроля политических руководителей обеих спорящих сторон.

Факторы, порождающие китайско-советский конфликт, все же отнюдь не сводятся к догматизму, присущему коммунистической доктрине. Скорее, идеологический конфликт между двумя партиями является следствием борьбы за власть между двумя государствами, а не наоборот. Суть разногласий кроется в различных национальных интересах. Каждая из сторон обвиняет другую в том, что ею движет национализм-«Анализируя истоки нынешних позиций китайского руководства,— утверждают русские,—нельзя не видеть их также в о все более усиливающихся откровенно националистических, великодержавных устремлениях» [293] «Правда», 3 апреля 1964 г. . «Руководители КПСС,— заявляют китайцы, — самым бессовестным образом проводят политику великодержавного шовинизма» [294] «Peking Review», February 7, 1964, p. 9. .

Некоторые серьезные вопросы в конфликте являются по существу наследием многовекового соперничества между двумя нациями. Территориальные претензии и контрпретензии выдвигаются во имя давнего империализма. С одной стороны, право собственности Пекина на советские территории обосновывается тем, что когда-то они составляли часть древней «Срединной империи» или платили ей дань. С другой стороны, право Москвы на сохранение этих территорий выводится из факта завоевания их царской империей в XIX веке. Очень большую роль в конфликте играют также и расовые предрассудки. Китайцы видят в русских ненавистных европейцев, которые, пользуясь временной слабостью Китая, унижали и эксплуатировали китайский народ. Они утверждают, что теперь «ветер с Востока довлеет над ветром с Запада» [295] Впервые эти слова употребил Мао Цзэ-дун на Совещании представителей коммунистических партий в Москве в 1957 г. для того, чтобы охарактеризовать превосходство социалистической системы над капиталистической; однако после того, как китайско-советский конфликт стал открытым, высказывания приобрели резко выраженное антирусское звучание, что было совершенно определенно отмечено Советами. См. «Правда», 3 апреля 1964 г. . Русские в свою очередь смотрят на китайцев сверху вниз, как на отсталых азиатов, которые утверждают, что приближаются к «золотому веку», но в то же время ходят «в лаптях» и хлебают «пустые щи из общей миски» [296] «Правда», 14 июля 1963 г. .