Федор Кони - История Фридриха Великого

-- Как бы я хотел завести у нас такой журнал! Неужели это невозможно, Шпенер?

-- Ах, принц! Во-первых, надо иметь позволение, а ведь нынче, как вам известно...

-- Да, это правда: король, родитель мой, так ... строг...

-- Да, я строг, и имею причину быть таким, -- воскликнул король, входя в комнату и прерывая разговор. -- Прошу сказать мне, что вы здесь изволите делать?

Принц Фридрих не отвечал ни слова. Один только взгляд на комнату мог бы уже сказать королю, что привело сына его в этот дом. Несколько шкафов были наполнены французскими книгами, на столе лежали последние номера журнала "Mercure de France", а на пюпитре был раскрыт первый том "Исторического лексикона" Морера. При входе короля принц сидел на диване, подле самого камина, держа в руках свою флейту, а молодой Катте как раз готовился читать ему "Альманах граций".

Книгопродавец Шпенер занимался приведением в порядок тетради эстампов, изображавших французскую гвардию и красные роты, мундиры которых принц только что перед тем сравнивал с мундирами прусских войск.

Появление короля поразило всех, как громом.

-- Что ты здесь делаешь, спрашиваю я тебя в последний раз? -- сказал он грозно своему сыну.

-- Государь, я изучаю военное искусство, сравниваю прусские мундиры с мундирами прочих европейских держав.

-- Зачем не сказал ты мне, что хочешь заняться этим? Тебе не нужно было бы бегать по ночам -- у меня есть все эти гравюры. Но {46} это опять новая ложь! Ты пришел сюда играть на флейте... Так ты решительно не хочешь отказаться от этого глупого парижского свистка!

-- Если я не играю на флейте во дворце, так это для того, чтобы не беспокоить ваше величество...

-- Это ли книгопродавец Шпенер?

-- Точно так, государь.

-- Он очень счастлив, что я нашел у него сына моего не в пьяном виде, а то я велел бы своим уланам уничтожить его вместе с его французской лавкой. Все эти печатные глупости не должны занимать принца. Есть вещи гораздо полезнейшие для изучения -- например, рекрутская школа и боевые порядки... Финкенштейн, присматривай за ним строже -- я говорю тебе это в последний раз.

Два низких поклона, один, отвешенный графом, другой -- книгопродавцем, были ответом на слова короля.

-- А! Это поручик фон-Катте?

-- Точно так, ваше величество!

-- Он отправится на дворцовую гауптвахту на двое суток... Зачем пришел ты сюда?

-- Его королевское высочество сделал мне честь, приказав следовать за собой.

-- А! Так и его королевское высочество отправится туда же. Он не имеет еще никакого права отдавать какие-либо приказания моим поручикам.

-- Я исполню волю вашего величества и отправлюсь на гауптвахту, -- ответил принц с покорностью.

-- Что же касается до такого журнала, как "Французский Меркурий", -- прибавил король, -- то будь уверен, Шпенер, пока я жив, ты не получишь позволения печатать его в моих владениях.

Король вышел, а принц, приготовляясь следовать за ним, протянул руку бедному Шпенеру и сказал ему на ухо:

-- Ты получишь это позволение, когда Бог пошлет мне несчастье лишиться отца.

Фридрих поплатился за посещения Шпенера недельным арестом и после долго не смел казаться королю на глаза. Другие случаи еще более раздражали отца против сына.

Посещение Дрездена было пагубно для молодого принца. Картины жизни, которые он там увидел, наслаждения, которые вкусил, не давали более покоя его огненной натуре, и она громко вопила о {47} правах своих. Принц отыскал себе сердечного поверенного: то был сверстник его, поручик Кит, камер-паж короля. Характеры их симпатизировали, и Кит, по должности своей при короле, часто имел случай предупреждать принца о близких невзгодах и предотвращать грозивший ему удар. Это участие связало их еще более. И в сердечных похождениях принца Кит служил ему преданным пажом. В это время свобода Фридриха несколько увеличилась: гувернеров его отставили от прежней должности.

На эту мысль навел короля генерал Грумбков, который, принадлежа к австрийской партии, видел в графе Финкенштейне опасного себе противника. Место надзирателей заступили два товарища, которые должны были всегда быть при принце, но никакого особенно присмотра за ним не имели. В товарищи были избраны королем полковник Рохов и поручик фон-Кейзерлинг. Последний был молодой человек с живым характером, весьма хорошо образованный. Впоследствии он сделался задушевным другом принца.

Связь принца с Китом показалась, наконец, королю подозрительной и он, повысив его в чине, перевел из Берлина в дальний полк. Но это ни к чему не привело. Принц скоро нашел себе нового поверенного в поручике Катте, и эта связь была для принца гораздо опаснее первой. Катте был мастер говорить, много читал и притом имел удивительную способность вкрадчивости, несмотря на то, что его сросшиеся брови придавали лицу его какую-то суровость. Он составил себе особенную эпикурейскую систему философии и, прикрывая разгул молодого темперамента цветами скромности и опытного рассудка, сумел прослыть святошой при дворе. Тем неистовее были ночные оргии, когда волк сбрасывал с себя овечью шкуру. {48}

При всем том Катте был невоздержен на язык, так же как и на дары Вакха. Между молодежью, где он играл роль представителя, он любил похвастать своими победами над женщинами, своими связями при дворе и дружбой с наследником престола. Часто он показывал письма принца, в которых тот жаловался на настоящее свое положение, обнаруживал идеи будущего и свои планы преобразований по восшествии на престол. Услужливые люди, то есть такие, которые умеют вместе услужить, подслужиться и выслужиться, доносили все исправно королю, и старик всегда приходил в решительное бешенство.

Жизнь принца сделалась во сто раз хуже, чем была прежде; все что могло его оскорбить, унизить, огорчить -- было над ним исполнено с убийственным расчетом. Король заставлял его нести все тягости капральской службы; при каждом удобном случае при всех осыпал его упреками, не выбирая выражений и, наконец, на большом выходе, трактуя его ниже всех придворных, сказал ему: "Если бы покойный король, мой отец, со мной так обходился, как я с тобой, я давно уж убежал бы из Пруссии. Но для этого нужны твердость духа и сила воли: их в моем наследнике нет".

Эти слова имели на принца гораздо опаснейшее влияние, чем король мог предполагать. Фридрих решительно объявил сестре своей, что долее не будет выносить всех унижений, и, действительно, убежит из отечества. Неоднократно король требовал от принца, чтобы он отказался от престола и права свои предоставил младшему брату, Августу-Вильгельму, который во всем подчинялся неограниченной воле и прихотям отца. Фридрих твердо отвечал, что скорее сложит голову на плаху, чем откажемся от законного наследия и хоть на волос уступит права свои на престол Пруссии. Наконец, он даже объявил отцу, что согласен на его предложение, только с тем условием, чтобы король всенародным манифестом объявил, что признает Фридриха незаконным сыном и потому отрешает от наследия престола. Такое условие решительно противоречило правилам короля и его набожной, семейной жизни,