Владимир Воронов - Рассекречено. Правда об острых эпизодах советской эпохи

8 июля 1941 года начальник 4-го отдела 3-го Управления Наркомата обороны [51] До 3 февраля 1941 г. — Особый отдел ГУГБ НКВД, а с 17 июля 1941 г. — Управление особых отделов НКВД. бригадный комиссар Болотин направил спецсообщение № 37030 двум членам Государственного комитета обороны (ГКО) — Георгию Маленкову и Лаврентию Берии, а также начальнику Генерального штаба РККА Георгию Жукову. Особист информировал, что командующий 4-й армией Западного фронта генерал-майор Александр Коробков «проявил трусость и не организовал оборону частей армии». По версии чекистов, «23 июня 1941 года он, вместе со своим штабом, уехал в Пинск, где областному военкому майору Емельянову сказал, что „нас окружают войска противника“, и, не отдав никаких приказаний о подготовке частей к бою, уехал в Минск». После чего майор Емельянов, будучи по должности еще и начальником Пинского гарнизона, «собрал командиров частей и отдал приказание — подготовить части к эвакуации, а Пинскому военгоспиталю эвакуироваться немедленно. Одновременно приказал начальнику окружного склада № 847, воентехнику 1-го ранга Разумовскому, взорвать склад». Разумовский приказ вышестоящего начальства «выполнил 24 июня». Взрывом склада, говорилось в спецсообщении, уничтожено около 300–400 вагонов с артиллерийскими снарядами разных калибров, винтовочными патронами и другими боеприпасами, «в то время, как части 4-й армии, находившиеся за 70 км от Пинска, оставались без боеприпасов». Также, по утверждению чекистов, «взрыв склада осложнил военные операции частей Красной армии, действовавших на фронте», «вызвал панику среди жителей г. Пинска», в результате чего «призванные по мобилизации, находившиеся в военном городке, после взрыва склада разбежались. Емельянов и Разумовский арестованы».

Далее в спецсообщении утверждалось, что «после бегства командования 4-й армии на Пинском направлении из остатком 4-й армии был сформирован ряд частей, которые единого руководства не имеют и бои ведут самостоятельно», а действующие в составе 4-й армии части 47-го стрелкового корпуса «вооружением обеспечены недостаточно. Всего имеется: пушек 45-мм — 4 и пушек 122-мм — 12. Боеприпасов не хватает даже и на эти огневые средства». Потому «28–29 июня при форсировании противником реки Березина части корпуса из-за остатков снарядов вынуждены были вести огонь по противнику одиночными выстрелами». При этом «29 июня во время артобстрела наших частей со стороны противника с линии фронта бежало около 500 человек. Все они задержаны».

Судьбу командарма стая товарищей по партии решила быстро, споро и заочно, пустив бумагу вкруговую. Задав тон «дискуссии», свое веское мнение первым на полях документа начертал Лаврентий Берия: «т. Маленкову. Мое мнение: Коробкова нужно арестовать и судить как труса и предателя». Маленков не возражал, подмахнув ниже: «За». Дописав рядом: «Арестовать после замены Коробкова Рокоссовским. Маленков». Рядом значится и характерная виза Вячеслава Молотова, заместителя председателя ГКО и наркома иностранных дел, формально не значившегося в списке тех, кому документ ушел по рассылке: «Согласен». Итог подвел, разумеется, Берия, отдав распоряжение заместителю начальника 3-го управления дивизионному комиссару Федору Тутушкину: «т. Тутушкину. Исполнить как указано т. Маленковым и т. Молотовым», — хотя указано ведь, на самом деле, самим же Берией. Ниже отчет об исполнении: «Коробков арестован. Тутушкин».

Так стремительно и решилась судьба командарма: генерал-майора Александра Коробкова сняли с должности и арестовали 8 июля 1941 года, так и не став дожидаться Рокоссовского, прибывшего к армии лишь 11 июля. Затем вместе с группой других генералов Западного фронта Коробков был предан суду военного трибунала. Разумеется, ни трусом, ни предателем генерал Коробков вовсе не был. Его армия, располагавшаяся в районе Бреста, 22 июня 1941 года подверглась мощному удару двух моторизованных и одного армейского корпусов из состава 2-й танковой группы Гудериана и понесла огромные потери, затем в дело вступил еще один, свежий моторизованный корпус противника. Тем не менее, хотя в районе Бреста армия Коробкова и потерпела поражение, она все же сумела избежать полного окружения, ее остатки отходили, продолжали сражаться, оставаясь организованной оперативной единицей, да и связи со штабом Западного фронта Коробков вовсе не терял.

Пытаясь снять с себя вину за развал управления, бывший командующий войсками Западного фронта генерал армии Павлов на своем первом допросе 7 июля показал: «Потеря управления штабом 4-й армии Коробковым и Сандаловым [52] Начальник штаба 4-й армии. своими частями способствовала быстрому продвижению противника в Бобруйском направлении». Генерал Коробков на суде все это категорически отрицал: «Виновным себя не признаю. Я могу признать себя виновным только лишь в том, что не мог определить точного начала военных действий. Приказ народного комиссара обороны мы получили в 4:00, когда противник начал нас бомбить… События развернулись молниеносно. Наши части подвергались непрерывным атакам крупных авиационных и танковых соединений противника. С теми силами, которые я имел, я не мог обеспечить отпор противнику. Причинами поражения моих частей я считаю огромное превосходство противника в авиации и танках». Когда председательствующий огласил выдержки из показаний Павлова, то Коробков возмутился: «Показания Павлова я категорически отрицаю. Как может он утверждать это, если он в течение 10 дней не был у меня на командном пункте. У меня была связь со всеми частями, за исключением 46-й стрелковой дивизии, которая подчинялась мехкорпусу. На предварительном следствии меня обвиняли в трусости. Это неверно. Я день и ночь был на своем посту. Все время был на фронте и лично руководил частями. Наоборот, меня все время обвиняло 3-е управление в том, что штаб армии был очень близок к фронту». Когда же зачли показания Павлова, что командование 4-й армии «не выполнило моих приказов о заблаговременном выводе частей из Бреста», Коробков резко заметил, что «приказ о выводе частей из Бреста никем не отдавался. Я лично такого приказа не видел». В своем последнем слове Павлов все же признал, что «Коробков удара трех механизированных дивизий (на самом деле не дивизий, а корпусов. — Авт. ) противника выдержать не мог, так как ему было нечем бороться с ними». Генерал Коробков своей вины не признал, сказав в последнем слове, что его 4-я армия, «по сути, не являлась армией, так как она состояла из четырех дивизий и вновь сформированного корпуса. Мои дивизии были растянуты на расстояние 50 км. Сдержать наступление 3 мехдивизиий (правильнее — корпусов. — Авт. ) противника я не мог, так как мои силы были незначительными и пополнение ко мне не поступало. Первые два дня начала военных действий моим частям двигаться нельзя было из-за огромного количества самолетов противника. Буквально каждая наша автомашина расстреливалась противником. Силы были неравные. Враг превосходил нас во всех отношениях». Однако 22 июля 1941 года генерал Коробков вместе с другими обвиняемыми — генералами Павловым, Климовских и Григорьевым — был приговорен к лишению звания, наград и расстрелу. В тот же день приговор привели в исполнение на Бутовском расстрельном полигоне НКВД.