Алексей Лобин - Взятие Смоленска и битва под Оршей 1514 г.

Даже спустя почти месяц после окончания срока сборов посполитое рушение, за исключением небольших контингентов, так и не собралось. Это была достаточно распространенная для XVI в. ситуация, когда на призыв являлась небольшая часть ополчения (так было в 1512–1513 гг., во времена Стародубской войны 1534–1537 гг. и в русско-литовскую войну 1563–1570 гг.). За первую половину XVI в. шляхта ни разу не прибывала к месту сбора в точно установленный срок. Имелись случаи и уклонения от службы, и значительной задержки со сборами, несмотря на принятое решение жестоко карать тех, кто не поспеет к сроку на военную службу [135] «хто бы службы нашое и року умешкал, тогды тыи мают караны быти шиями и именьи» (Акты Западной России. T. II. № 88. С. 114–115). .

Подтверждают очень низкую явку на сборы и письма епископа Перемышльского Петра Томицкого и короля Сигизмунда Казимировича, датируемые 18–26 июля [136] Напр.: AT. T. III. № ССI–ССIII. Р. 145–149. — См. также: Любавский М. К. Литовско-русский сейм. С. 201. . В них указываются такие негативные качества, как медлительность и лень шляхты. Отметим, что письма написаны спустя месяц после окончания срока сборов. Вообще, при чтении немногочисленных свидетельств о мобилизации в 1514 г., можно найти подтверждения словам С. Герберштейна, писавшего: «Если им (литвинам. — А. Л.) откуда-нибудь грозит война и они должны защищать свое достояние против врага, то они являются на призыв с великой пышностью, более для бахвальства, чем на войну, а по окончании сборов тут же рассеиваются» [в другом месте: «как только дело доходит до выступления (из лагеря), один за другим являются к начальнику, придумывая всевозможные отговорки, откупаясь у начальника деньгами, и остаются дома»] [137] Герберштейн С. Записки о Московии. С. 186–187. .

Явно раздраженные нотки в посланиях великого князя Литовского и епископа Петра Томицкого, касающихся промедления со сборами, могут служить подтверждением того, что численность посполитого рушения существенно не возросла к концу августа, когда войско выдвинулось к Орше. Армия Сигизмунда начинает движение лишь после того, как к ней присоединились хоругви поляков-добровольцев, «охочие гуфы».

Итак, нет никаких оснований считать, что в поход выступило 14 000 – 16 000 посполитого рушения. Наоборот, при подробном рассмотрении вырисовываются очень низкие показатели сборов.

Помимо боевых частей, в походном войске присутствовало большое количество прислуги — «обозная челядь». Но ее численность нам неизвестна, и подсчитать даже приблизительное количество не представляется возможным.

В войске присутствовали небольшие саперные подразделения под руководством Яна Башты [138] Kamiński А. J. Dwa świadectwa rycerskich zasług mieszczanina żywieckiego Jana Baszty // Gronie. 1938. № 8. P. 194–196. , которым позже удалось соорудить переправу через Днепр — понтонный мост шириной не менее 3 м.

Если учитывать «почты» панов-рады (некоторые отряды знатных вельмож могли насчитывать по нескольку сотен воинов), которые не фигурируют в сохранившихся реестрах 1514 г., то ориентировочные вычисления показывают, что в Борисове к 30 августа могло собраться в самом лучшем случае половина от планируемого количества — не более 7000–8000 литовского ополчения.

Таким образом, верхний предельный размеробъединенной армии в 1514 г. мог быть примерно следующим:

Польский и наемный контингенты

— до 6663 чел. наемников (из них 3000 пехоты),

— до 500 чел. в надворной хоругви Войцеха Самполинского,

— до 2000 чел. польских добровольцев Яна Тарновского;

Посполитое рушение

— до 8000 чел. (поветовые хоругви, отряды магнатов и почты панов-рады).

Всего на смотре на борисовских полях могло присутствовать до 16 000 – 17 000 чел.

Самое интересное, что приведенные вычисления подтверждают два источника, не привлекавшие ранее внимание историков. Незадолго до битвы, командором Мемеля было написано письмо для великого магистра о положении на русско-литовском фронте. Оно происходит из собрания бумаг Кенигсбергского (Прусского) тайного архива. В основу своих донесений мемельский командор положил сведения, полученные им от литовского информатора («писал вашему достоинству новые новости: те, что я достоверно не мог узнать, я не хотел от себя писать»): «И король, как сказывают, имеет 12 тысяч чужеземного народа, и должны ещё прибыть 5 тыс., и также было много народов: литовцев, русинов, татар, жемайтов и других народов» [139] GStAPK. XX HA (Hist. StA Königsberg). OBA Nr 20202. Fol. 3. . Обратим внимание на дату письма — 3 сентября 1514 г. Значит, полученные известия относятся к концу августа (новости дошли до адресата за несколько сотен верст), ко времени окончания сборов польско-литовского войска. Под «чужеземными народами», очевидно, подразумевались польские добровольцы и наемное войско. Наконец, по словам Станислава Сарницкого, Сигизмунд Казимирович собрал в поход 2000 «поляков добрых збройных, Литвы 12 000, пехоты 3000», т. е. всего также 17 000 воинов [140] Opis bitwi pod Orsza według Stanisława Sarnickiego // Wypisy Żrodlowe zeszyt do Historii Polskiej Sztuki Wojennej. T. IV. Warszawa, 1958. P. 140. .

Косвенно на небольшой размер объединенной армии указывают и сами описания хронистов XVI в., но подробнее об этом будет сказано ниже. Обращение к вопросам «военной логистики» также полностью подтверждает выдвинутое предположение о небольшом размере литовского контингента в Оршанской битве.

Вполне закономерен вопрос: откуда же взялись цифры нарративных свидетельств в 25 000, 30 000, 33 000, 35 000 воинов? Очевидно, здесь мы сталкиваемся с отголосками пропаганды канцелярии Сигизмунда Казимировича. Следует обратить внимание на условия, при которых создавалась масштабная ягеллонская пропаганда. Рассказывая о разгроме «москвы», численность которой «всем известна» (80 000), необходимо было продемонстрировать европейцам (в том числе и потенциальным врагам — тевтонскому магистру, например) грандиозность сражения, показать сильную духом армию короля, сплоченную общими интересами и ненавистью к тьмочисленным варварам. Вообще, в публицистике тех лет отсутствует какая-либо целостная картина состояния польско-литовской армии. Даже в своих письмах и посланиях Сигизмунд не придерживался единых цифр. Данные брались совершенно произвольно, и вряд ли у нас имеются основания доверять тем или иным сведениям, вышедшим из-под пера королевской канцелярии с одной целью — произвести грандиозное впечатление.

Таким образом, мы полагаем, что заявленная в нарративных источниках численность польско-литовской армии в 30 000 – 35 000 является завышенной как минимум в 2–2,5 раза. По своим размерам Оршанская битва, конечно же, была крупным сражением — она вошла в историю как «Великая битва». Однако силы противодействующих сторон были значительно меньше тех цифр, которые указаны в повествовательных сочинениях XVI столетия. Анализ «мобилизационных» документов и состава воинских контингентов (наемников, «добровольцев» Короны и посполитого рушения) приводит к убеждению, что максимальный размер объединенной армии, выставленный 8 сентября 1514 г. на Оршанском поле, мог достигать всего 12 000 чел.