Денис Горелов - Родина слоников (сборник)

На знаменитом постере Катя с Романом стояли спиной, в шарфах, она в берете, он в кепочке, руки в карманах, как на картинах обязательного в то время и в тех кругах Юрия Ракши: композиция «Двое». Мамы в кадр не вошли, но всегда были рядом, готовые помочь, и удержать, и спасти, и сказать веское родительское слово, и «от этой любви одни тройки». Ровно в тот самый момент вся Франция ломилась на «Бум», где вопросы поцелуйчиков, правильного прикида и ночных исчезновений из дому решали парижские пятиклассники — и именно их отношения с родней, а не парфюм и колбаса, были для нас чужой Третьей планетой.

Выбирая исполнителей, Фрэз верхним чутьем старого дона угадал ядро своей аудитории: вздыхательных троечниц 5–8 классов. Романтический стебелек-мальчик (Никита Михайловский) и обычненькая, насморочная, без очков пушистая девочка (Татьяна Аксюта) — это было самое оно, в точку. Вообразить себя на месте Кати легко удавалось любой стеснительной и ядовитой марфуше из школьного болота, уже переходившей с ситчика на светлые брюки и босоножки. Безапелляционную репутацию картине («Не видел — дурак, ничего не понимаешь, иди в футбол поиграй») создали именно они. Они же, будучи к 80-м основной аудиторией журнала «Советский экран», назвали «Вам и не снилось» лучшей картиной сезона-81, несмотря на скромное 12-е место в году (26 млн зрителей).

Над преждевременным чувством словно рок витал. Через десять лет после выхода картины Никита Михайловский скончался в Лондоне от лейкоза в возрасте 26 лет. Ровесники через газеты и «600 секунд» собирали ему деньги на операцию, помогли Гостелерадио, Ельцин и галерея «Марс» — безрезультатно. 1990-й был в России не тем годом, когда удавалось аллюром три креста собрать 100 000 долларов. До мерсов и бирж было далеко, девочки и мальчики 80-го года в лучшем случае работали в кооперативах Рижского рынка. Зато наставшая через год приватизация позволила им переехать в квартиры покойных бабушек и забыть про варежечки, градусники и тертую морковку, как про кошмар. Не в последнюю очередь благодаря Тане, Никите, Галине Николаевне и Илье Абрамовичу.

1980, «Мосфильм». Реж. Борис Григорьев. В ролях Георгий Юматов (Садчиков), Василий Лановой (Костенко), Евгений Герасимов (Росляков), Михаил Жигалов (Сударь), Николай Крюков (Прохор), Людмила Нильская (Алена). Прокат 53,4 млн человек.

Восьмидесятый год произвел революцию в жанровом кинематографе. Всю прежнюю пирамиду прокатных чемпионов разом обвалили пилотные экземпляры жесткого наркобоевика («Похищение „Савойи“», «Пираты XX века»), фильма-катастрофы («Экипаж»), мещанской мелодрамы («Москва слезам не верит») и рахат-лукумного мюзикла («Приключения Али-Бабы и сорока разбойников»). Встретив системный откат разборчивого городского зрителя от советского кино к авантюрным комедиям с Ришаром и Челентано, служба госнадзора за кинематографом отворила жанровые шлюзы, даже не оформив вольную подобающим постановлением «О совершенствовании кинообслуживания населения». Предсказуемый результат все же впечатлял: три верхние строчки в таблице кассовых лидеров и тройное падение державшегося 11 лет рекорда «Бриллиантовой руки». За триумфом «Пиратов», «Москвы» и «Экипажа» как-то померк шквальный успех фильма Юлиана Семенова и Бориса Григорьева «Петровка, 38», ошибочно квалифицированного как детектив. С 1968-го, с картин «Буллит» и (позже) «Французский связной», от фильма-расследования отпочковался жанр грязного полицейского боевика, в котором реже опрашивали свидетелей и собирали окурки, зато постоянно жевали резинку и передергивали затвор помповика. В то время как Хэкман, Маккуин, Иствуд и Пуатье ставили раскорякой наркопритоны, гоняли киллеров на «бьюиках» по сан-францисской «змейке», спорили о сравнительных достоинствах 38-го и 45-го калибров и швыряли номерные бляхи в Гудзонов залив, русский приключенческий фильм упрямо ограничивался двумя ударными точками: преступление в начале — задержание в конце. Сценарии визировались в отделе воспитания кадров МВД, а пальба на улицах означала некачественную работу группы захвата. Максимум дозволенного милицейскими политруками была перестрелка на этажах незаселенной новостройки или в подвалах брошенной котельной («Город принял», «Три ненастных дня»). Результатом стало массовое переключение граждан на единственный доступный им эрзац полицейского кино — французский «поляр» с Бельмондо, Вентурой и Делоном («Кто есть кто», «Прощай, полицейский», «Частный детектив», «Смерть негодяя»). Наконец, милиция сдалась и позволила фильм, в котором было сразу три сшибки с вооруженными и заранее установленными бандитами. За любую из них в жизни старший группы остался бы без погон.

Фильм увидел свет исключительно благодаря алчности Юлиана Семенова. Стахановец безотходного производства, из каждой шпионской повести он строгал по сценарию и, судя по всему, жальмя жалел свой первый блин «Петровка, 38», опубликованный аж в 1962 году. В ту пору кинематографисты и не думали гоняться за правами на экранизацию начинающего беллетриста из отдела очерка и публицистики «Смены», а когда тот заматерел, жизнь и милицейский миф уехали далеко вперед. Оперативники больше не знакомились с задорными физкультурницами в прыжковом секторе бассейна «Металлист», не носили мундиров по будням и не торчали сутки напролет в кабинетах отечески фамильярных генерал-лейтенантов. Вооруженные банды не грабили мастерских металлоремонта, главари их не ховались по подмосковным хазам за ситцевыми занавесками, а рядовые пижоны-налетчики с козлиной бородкой не прожигали жизнь на улице Горького между «Националем» и «Арагви». С 1963-го, кровавых набегов убийцы-«Мосгаза», москвичи не открывали дверей слесарям из ЖЭКа, тем более с клейменой-каторжной рожей Михаила Жигалова. Номенклатурные дети, обиженные на пап-ответработников, давно уже не бегали из дома с отцовскими «вальтерами» и не ходили на гоп-стоп со всякими упырями. От клички Чита веяло палеозоем: носитель ее вряд ли родился, когда тарзаномания навеки схлынула, как скверный сон детских травмпунктов. Львиную долю сюжетных ходов картина про Петровку заимствовала из тех незапамятных времен, когда деревья были большими, школьники носили ремни и фуражки, а килька плавала в томате и ей в томате было хорошо. Режиссер Григорьев отчаянно пытался залакировать временной винегрет песенками Пугачевой, джинсовыми костюмами и динамичными врезками с коммутатора «02» — тщетно.

Временами обленившегося автора оставляли последние проблески совести. В 1980 году майор Костенко устраивал засаду на Тверской возле уличного точильщика топоров (!!). Урка с книжной кличкой Сударь цедил сквозь зубы доисторические, времен трех революций, слова «мильтон» и «марафет». Рядового мазурика Читу водили на допрос лично к начальнику МУРа (генерал-лейтенантов-то в ГУВД и сейчас по пальцам счесть), и он раскалывал мерзавца на два счета, железной волей светлых очей и слов: «Пей чай. Сахар сыпь. Отвечай быстро. В глаза смотри» («Шпионские страсти», где генерал рентгеновским взором просвечивает съежившийся мозг шпиона, вышли только в 67-м!). Пойманный пахан за минуту успевал четырежды провыть «ненавижу», а отпечатки, оставленные им на пистолете, последний раз всплывали в 45-м году (где этот поганый фашист болтался 35 лет?! Ну ладно, 62-й — отмотал пятнаху и взялся за старое, но что это за воскрешение живых мертвецов посреди Олимпиады-80?). Плохой лейтенант в ОВД «Малые Вяземы» орал задержанному: «Пил? Песни орал? Указ знаешь?» — очевидно, имея в виду знаменитый указ 56-го года об ответственности за мелкое хулиганство. Судя по внешности, в том году и он, и задержанный ходили в одну группу детсада.