Денис Горелов - Родина слоников (сборник)

Драма на лице Филатова, пытающегося вникнуть, постичь и приять.

Вообще, визуальным символом новых времен следует считать не «позу наездницы» из «Маленькой Веры», а эти вот нелепо воздетые брови Филатова, слушающего чепуху про прошлое своей страны и своей семьи, пляшущего преслиевский «Тюремный рок» во имя демократии и прогресса, наблюдающего голых секретарш и капитулировавших, в канареечном пиджаке прокуроров и откликающегося на имя Махмуд. И все это еще до оранжевой угрозы, спикера Рыбкина, предвыборного лозунга «Голосуй за Ивана» (автор — лидер промоакции Тимур Бекмамбетов), газеты «Газета», партии «Медведь», негров из ЦСКА и пива с мужским характером.

Шли годы. Россия выиграла «Евровидение», проиграла выборы на Украине, запретила боржом и сняла «Самый лучший фильм», а служба анонсов канала ТВЦ тем временем сняла рекламный ролик о «Городе Зеро» как шедевральной пародии на новое мышление. Начальник ОТК канала Альберт Приходько (должность подлинная, фамилия подлинная) сообщил, что «Зеро» — известный антисоветский стеб и ролик в таком виде выйти не может. Приунывшая служба запасала мнения киноведов (новых, умных, конкретно Семеляка), но было ясно, что победить ху-ню можно только ее же оружием. Отспаривать ролик начальница анонсов пришла на восьмом месяце беременности (натуральной, небутафорской, девочка Глаша, 3,5 кг). Испугавшись преждевременных родов прямо у себя на рабочем месте, начальник ОТК сказал делать, что хотим.

Так хорошая дружба в очередной раз победила коллективный разум.

Если это можно так назвать.

1991, студия «Круг» («Мосфильм»). Реж. Сергей Соловьев. В ролях Дмитрий Соловьев (Митя), Мария Аниканова (Ника), Михаил Ульянов (Башкирцев), Алла Парфаньяк (Соня), Александр Баширов (Компостеров), Илья Иванов (Кологривов), Юрий Шумило (Тарабанько), Александр Абдулов (сантехник Жора). Прокатные данные отсутствуют.

В конце советских притч все куда-то улетали. В «Золотом ключике» — на парусной шхуне. В «Чудаках» — на дирижабле. В «Сказке странствий» — на рукотворном нетопыре. В «Сломанной подкове» — на воздушном шаре. В никуда, в Бразилию, к далеким берегам. В большую страну, где дети учатся в школе и счастливы все старики. Туда, где за тучей синеет гора. Твердь и действительность не нравились поэтам: оттуда злились и пытались ухватить уходящий объект за веревочку. Но не дотягивались.

Отчаявшись обустроить русскую землю по своему хотению, режиссер Соловьев тоже загрузил своих героев в воздушный шар. Перед отправкой они ритуально трахнулись — не по велению сердца, а из протеста. В антисоветской трилогии Соловьева все делали из протеста: носили серьгу, гнали самогон, ждали перемен и запиливали еврейских детей, которые от протестной натуги получались карликами, хоть и особо одаренными в области математики. С еврейскими детьми такое случается.

Фильм был закончен аккурат к распаду СССР. Нужно было торопиться экстерном строить новый мир — но борьба истощила, даже карнавальная борьба «Ассы» и «Черной розы»: уй-юй-юй-юй!.. Русским вообще не дается новый мир — они умеют бороться со старым, вспоминать лучшее (общность, Гагарина, песни под гитару, голых отроковиц у ручья) и улетать. Накануне запуска Соловьева вдруг снова пронзила чеховская нота, и он перенес третий акт антикоммунистической борьбы на дачу, где тихо светит луна и мерцают деревья, и столы в утренней дымке под пленкой от дождя, и праздно слоняются милые никчемные люди. Как Чехов в канун революции пятого года, чуя недоброе, возлюбил окружающих лишних и слабых духом мечтателей — так и Соловьев проникся человеколюбием и отпел отмирающее сословие.

Дача была родовым поместьем ракетного конструктора, который при старом режиме жил себе тузом в шоколаде, а новая Россия обещала ему тлен и непочтительность. Тут было не обойтись без постмодернизма. Мало того, что фамилия конструктора была Башкирцев (так звался генеральный в «Укрощении огня»), так его супругу еще играла Алла Парфаньяк, всего единожды отметившаяся в кино в роли журналистки из «Небесного тихохода», а после вышедшая замуж за Ульянова. То есть академик не только укрощал огонь, но и получился родней летчику Булочкину, который первым делом самолеты, а девушки потом. На юбилей академику дарили 12-килограммовую чугунную композицию «К. Э. Циолковский с ракетой», которая падала острием вниз в ногу жене, Булочкиной по первому браку, а также в качестве шуток-юмора-веселого смеха распиливали пополам его взрослую дочь, но факир был, как обещано, пьян, и срастить не удалось. Нижняя половина гуляла вокруг клумбы, а верхняя обмахивалась веером на серванте в качестве символа упадка столбовой советской интеллигенции. Старший сын — еврейский карлик — упорно звал всех в Америку, где проживал ввиду математических талантов, ежедневно целуя асфальт Нью-Йорка от ненависти к совку. А младшей дочке академика, той самой девочке на шаре, все это глухо обрыдло, как всем представителям золотой молодежи, она чувствовала себя взрослой, как все отроковицы из фильмов Соловьева, и хотела романтического секса с незнакомцем в раритетном автомобиле «Победа», как все стильные барышни в ее возрасте. Незнакомец был пришлый, и играл его соловьевский сын Митя, довольно интересный молодой человек. В общем, такой «Вишневый сад» — которого и в оригинале никому, блин, не жалко.

Правда, в отличие от Чехова, у дачного семейства был антагонист — коммунистическая недотыкомка, мелкий бес и задорная семиголовая гадость. Русский Джокер, хам дураля и одихмантьев сын. Звали его Компостеров, он юродствовал, глумился, пел в есенинских кудрях антисемитские частушки, тырил драгоценности с пальцев, проверял паспорта в Шереметьево-2 и убивал путем усекновения головы хорошего, доброго парня из КГБ Мотю Тарабанько. Фамилия, сочетающая в себе билетный контроль и органические удобрения, снова иллюстрировала соловьевский назывательный дар — чего стоили диссидент Толик Гнилюга или школьная мессалина Надя Суппортова!

Фактически Соловьев воссоздал и обелил перед историей музей восковых фигур, полный паноптикум советских в целом безвредных мудаков: — ракетчика, комитетчика, еврея-диссидента, садово-паркового алкаша и вредную сионистскую старушку-тешу из клана Булочкиных. И во всех безобразиях режима были виновны не они, а москитная аномалия Компостеров, орально-инфернальная нечисть, имманентно присущая Родине чудесной (вожди журнала «Афиша» зовут ее хорошим словом «хтонь»). Только спалив ее труп, пописав сверху и все равно не веря в умерщвление, герои способны разглядеть: «А красивая она, эта Россия. Там кругом все обосрано — но звезды догорают, скоро светать начнет». По степени маниакальной и трепетной веры в лучшее эта фраза достойна занесения на скрижали вместе с «небом в алмазах» и «орлами-куропатками».