Федор Синицин - Советская нация и война. Национальный вопрос в СССР, 1933–1945

По донесениям обкома ВКП(б), в первые месяцы войны в АССРНП наряду с высоким патриотизмом основной части населения, в том числе и немецкого, имели место отдельные факты «контрреволюционных профашистско-националистических проявлений», которые выражались главным образом в «соответствующих разговорах». С 22 июня по 10 августа 1941 г. в АССРНП по «политическим делам» было арестовано 145 человек [2053], что составляло мизерный процент от численности населения республики. Г. Д. Арнгольд считает, что и эти дела были в основном дутыми и ни одного доказанного случая паники, вредительства и государственной измены на самом деле не было [2054]. Даже у той части немецкого населения СССР, которая была наиболее «антисоветски настроена» (на Западной Украине и в Прибалтике), такие настроения не носили массового характера [2055]. Очевидно, что в Советском Союзе и до войны, и во время ее немецкой «пятой колонны» не было. Советская контрразведка не имела данных о каком-либо сотрудничестве немцев СССР с фашистской Германией [2056].

На оккупированной территории Советского Союза осталось около 350 тыс. советских граждан немецкой национальности [2057]. Деятели рейха, в том числе А. Розенберг, Г. Гиммлер и Г. Лейббрандт, еще до начала Великой Отечественной войны предлагали рассматривать немцев СССР как опору Германии в деле освоения новых территорий [2058]. В июле 1941 г. А. Гитлер приказал «принять срочные меры в целях учета лиц немецкой национальности в оккупированной части Советского Союза для последующего выдвижения… на руководящую работу» [2059]. Во исполнение этого приказа оккупационные власти активно пытались привлекать к сотрудничеству местных немцев, которые после регистрации получали статус фольксдойче. Было создано несколько ведомств для опеки над местными немцами, которым были предоставлены льготы — продуктовые пайки, питание в специальных столовых, дополнительные земельные участки, денежные пособия и т. д. [2060]Из числа фольксдойче оккупанты старались подбирать бургомистров, старост, других должностных лиц местного значения, вербовать переводчиков, агентов полиции и гестапо [2061].

Выполняя гитлеровский «заказ», оккупационные власти на практике часто «изобретали» фольксдойче. Например, в августе 1941 г. в Смоленске были обнаружены несколько этнических немцев, которые давно ассимилировались, однако в «этнополитических интересах» Германии они были признаны фольксдойче. Сам факт наличия фольксдойче на оккупированной территории СССР был политически более важен, чем их действительная этнокультурная принадлежность к немецкой нации. Поэтому на практике статус «фольксдойче» часто присваивали немцам, давно ассимилировавшимся и ничем не проявлявшим своей «немецкости» [2062], а также представителям небольшой шведской общины, проживавшей в Николаевской области [2063], и даже русским [2064]. Интересно, что аналогичную политику поиска «фольксрумын» осуществляли румынские власти в своей оккупационной зоне на территории СССР (Транснистрия) [2065]. При этом они добились такого же результата, как и германские власти, — так, многие жители Транснистрии, получившие статус «фольксрумын», вообще не были румынами (молдаванами) по национальности [2066].

Главной причиной принятия статуса фольксдойче для многих этнических немцев была возможность получения продуктового пайка, что в тяжелых условиях жизни под оккупацией имело первостепенное значение [2067]. Проявилось здесь и недовольство советской властью — особенно на западных территориях, вошедших в состав СССР только в 1939–1940 гг. Так, на Волыни и в Бессарабии некоторые местные немцы создали отряды самообороны против советских партизан и вывешивали национальные флаги [2068]. В то же время в Белоруссии часть местных немцев сразу же отмежевалась от политики А. Гитлера. Значительное число немцев, даже принявших статус фольксдойче, в этой республике активно выступило против оккупантов, принимало участие в партизанском движении и даже стояло у руководства партизанскими отрядами [2069]. Очевидно, сам факт принятия статуса фольксдойче еще не означал предательства.

Таким образом, не было массовой измены даже среди немцев, оказавшихся на оккупированной территории СССР. Германским властям так и не удалось обнаружить среди немецкого населения Советского Союза предполагаемую массу предателей, готовых перейти на службу Германии [2070]. Среди советских немцев изменников в процентном отношении было не больше, чем среди русских, украинцев или литовцев [2071]. При отступлении с территории СССР оккупантам удалось эвакуировать далеко не всех фольксдойче — очевидно, часть их добровольно осталась, — а некоторые эвакуированные впоследствии добровольно вернулись на территорию Советского Союза [2072].

Депортация этнических немцев СССР, которую следует рассматривать в качестве акта слепой ярости и мести за катастрофу на фронте в первые месяцы войны [2073], была бессмысленной и ущербной в политическом и экономическом отношении [2074]. Как отмечает И. И. Алиев, «все репрессированные народы испытали и доныне в известной мере испытывают угнетающее нормальную психику давление этого вида репрессий», «однако не вызывает сомнения, что труднее всех в этом плане приходилось советским немцам» [2075]. Немцы являются наиболее пострадавшим от репрессий во время Великой Отечественной войны народом — они были депортированы первыми, пережили вторичную депортацию (мобилизация в труд-армию), были реабилитированы в числе последних, а их национальная автономия так и не была восстановлена.

В политике СССР прослеживались аналогии с антинемецкими акциями в странах Европы, которые являлись реакцией на страх перед немецкой «пятой колонной», порожденный агрессивной политикой нацистской Германии [2076]. В Польше в 1936–1939 гг. были инициированы «шпионские процессы» в отношении местных немцев, произведены аресты немецких общественных деятелей, закрыт ряд немецких школ, клубов, распущены немецкие сельхозкооперативы, введен запрет на деятельность немецких издательств и органов печати. В 1939–1940 гг. во Франции и Великобритании были осуществлены аресты и интернирование десятков тысяч немцев [2077]. Однако в Советском Союзе, ввиду «закрытости» страны для воздействия извне и тотального государственного контроля над всеми сферами жизни, никакая работа нацистских агентов по созданию «немецкой пятой колонны» попросту была невозможна.

Очевидны в антинемецкой политике СССР и аналогии с политикой Российской империи во время Первой мировой войны. Тогда было вызвано к жизни, пожалуй, первое значимое проявление «немецкого вопроса» в нашей стране. Борьба с «германским засильем» в промышленности, сельском хозяйстве и других отраслях экономики должна была способствовать формированию у населения шовинистических, ура-патриотических настроений [2078]. Хотя в российской публицистике этого периода «не было однозначно заостренной ненависти», радикальная печать раздувала представление о немцах как носителях «грубой жестокости», отмечала «идущее из глубины веков „немецкое насилие“», подчеркивала немецкую «материальность» и «растлевающую меркантильность», оправдывала и утверждала исконную, «впитавшуюся в плоть и кровь… ненависть к немцу» [2079]. Под влиянием радикальных кругов в общественное сознание внедрялась установка, что все немцы в России были ее «скрытыми врагами», готовыми в любой момент нанести стране «удар в спину» [2080]. В отношении немецкого населения империи были предприняты репрессии, в том числе депортация 200 тыс. немцев из Царства Польского [2081]. В начале 1916 г. обсуждался вопрос об изъятии из действующей армии всех лиц немецкого происхождения и направлении их на «полевые работы в помощь населению империи» [2082]. (Хотя тогда эта идея воплощена в жизнь не была, во время Великой Отечественной войны советские власти реализовали ее в виде трудармии.)