Федор Синицин - Советская нация и война. Национальный вопрос в СССР, 1933–1945

Германские оккупанты в целом не смогли опереться на помощь немецкого национального меньшинства в Советском Союзе, а мероприятия по выдвижению массы «надежных» местных немцев на руководящую работу на оккупированной территории СССР провалились — во-первых, по политическим причинам. В октябре 1941 г. в своем докладе оккупационные власти отмечали, что «местные немцы, даже если они не являются коммунистами, имеют совершенно неправильные представления о взаимоотношениях внутри рейха, а также о национал-социалистических лидерах», а «представителям интеллигенции не понятно чувство дискриминации». Нацисты считали неприемлемым, что советские немцы, в отличие от большинства немцев Германии, обработанных нацистской пропагандой, «к евреям… обычно относятся безразлично», считая их «безобидными людьми, не внушающими никаких опасений» [2097].

Во-вторых, преградой для привлечения советских немцев на службу рейху стали причины этнические. В частности, на оккупированной территории Украины было выявлено, что «национальные черты фольксдойче выражены слабо, зачастую мало кто может говорить на немецком языке» [2098]. Среди советских немцев, оказавшихся на оккупированной территории страны, не было обнаружено «никаких признаков оживления национальной деятельности» [2099]. В 1944 г. органы СС с горечью докладывали об отсутствии «германских качеств» среди 200 тыс. этнических немцев Советского Союза, эвакуированных в Фартеланд [2100], — многие из них говорили только на польском, русском или украинском языках и «забыли, как работать» (очевидно, это означало — «как хорошо, по-немецки, работать». — Ф. С.). Таким образом, вместо того чтобы, как ожидалось, найти очаги «истинной немецкости» на оккупированных Германией территориях, были обнаружены немцы, слившиеся с коренным населением, попавшие под влияние его культуры [2101]. Поэтому германские власти пытались возродить национальное самосознание этнических немцев на оккупированной территории СССР, в том числе путем издания и распространения среди них соответствующей литературы (например, букварей под названием «Будь немцем», изданных тиражом 31 500 экземпляров) [2102].

Представляется, что в советский период налицо были предпосылки для обособления российских немцев (или хотя бы компактно проживавших немцев Поволжья) в качестве самостоятельного этноса, на основе культурных, лингвистических и прочих особенностей, сложившихся за полтора столетия жизни вне Германии. Тем не менее советская власть выбрала в отношении немцев другой путь — необоснованное недоверие и репрессии.

Военно-политическое противостояние Советского государства и Японии началось фактически сразу после Октябрьской революции. Во время Гражданской войны Япония приняла участие в антисоветской военной интервенции, оккупировав часть территории Дальневосточной республики. Установление между СССР и Японией дипломатических отношений 20 января 1925 г. в определенной мере ослабило напряженность в регионе. Однако затем, в связи с взятым Японией агрессивным курсом, ее взаимоотношения с СССР существенно ухудшились. Советская печать открыто заявляла, что Япония не только «имеет непосредственной задачей дальнейшее укрепление своего положения в Маньчжурии и Монголии» [2103], но и «метит на… весь Дальний Восток вплоть до Байкала» [2104], а в Маньчжурии «создает плацдарм для войны против СССР» [2105].

Советское руководство встало перед необходимостью усиления военного и морально-политического отпора потенциальной японской агрессии. Поэтому в октябре 1933 г. И. В. Сталин дал сигнал к началу в Советском Союзе антияпонской идеологической кампании, которая имела своей целью обоснование усиления советского военного присутствия на Дальнем Востоке, строительства в этом регионе предприятий военного значения, укрепления границ и приграничного режима [2106]. Эта кампания получила новый импульс после того, как в ноябре 1936 г. Япония четко обозначила свои антисоветские настроения, заключив с нацистской Германией Антикоминтерновский пакт. В июле 1937 г. Япония вторглась в Китай, после чего в Азиатско-Тихоокеанском регионе стал разгораться пожар мировой войны. В Советском Союзе стал формироваться образ Японского государства как одного из основных мировых агрессоров. Средства массовой информации уделяли большое место освещению событий Японо-китайской войны, а также японских провокаций в отношении СССР, включая задержание советских грузовых кораблей «Кузнецкстрой» и «Рефрижератор № 1». Капитан судна «Рефрижератор № 1» В. С. Быковский, проведший 30 суток в японском плену, рассказывал на страницах «Правды» о том, что при обыске судна «японские самураи… вели себя особенно развязно», а также избивали членов команды на допросах [2107].

Отдельное место в советской пропаганде уделялось разоблачению японского шпионажа, в том числе в Китае и США [2108]. Подразумевалось, что японцы ведут шпионскую деятельность и в отношении Советского Союза. «Связь с Японией» была общим местом шпиономании, развернутой в СССР во время «Большого террора». В 1930-х гг. многие советские чиновники и военачальники были арестованы по сфабрикованным делам и расстреляны как «агенты японской разведки» [2109]. В их числе был председатель СНК Бурят-Монгольской АССР М. Н. Ербанов [2110]. «Разоблаченная» в 1938 г. органами НКВД «ламская диверсионная группа» была обвинена в том, что она планировала создать из Бурят-Монголии «протекторат Японии» [2111]. Один из духовных лидеров буддистов в СССР Хамбо-лама А. Л. Доржиев, арестованный НКВД и умерший в тюрьме в январе 1938 г., был объявлен «агентом японской разведки» [2112], который «своим авторитетом старшего ламы» вовлекал «в антисоветскую контрреволюционную организацию лам рангом пониже его» [2113]. Группа репрессированных в 1939 г. буддийских священнослужителей в Бурятии была объявлена «шпионами» и «вредителями», которые, якобы «пользуясь поддержкой правотроцкистских предателей и буржуазно-националистических вредителей», создали «разветвленную организацию, имевшую свой центр в Гусиноозерском дацане», и «составили план превращения Бурят-Монголии в японскую колонию» [2114]. Еще раньше, в августе и сентябре 1937 г., по решению политбюро ЦК ВКГ[(б) было депортировано все корейское население из Дальневосточного края. Оно было признано «нелояльным» в связи с тем, что Корея входила в состав Японской империи. В 1938 г. по аналогияным основаниям из Дальневосточного края было депортировано китайское население [2115].

Одной из проблем, связанной с враждебным воздействием Японии, были оставшиеся в «наследство» от японской оккупации нефтяные и угольные концессии на советском Северном Сахалине (были переданы Японии в 1925 г. на срок 45 лет). Власти отмечали, что на предприятиях в этом регионе «работают японцы, которые являются нашими врагами и которые хотят нам только одних гадостей» [2116]. В потворстве японцам было обвинено руководство Сахалинской области [2117], которое якобы «стремилось к тому, чтобы наибольшее количество нефти оставить невывезенным и продать ее японцам», а также «не принимать мер в борьбе с хищнической добычей нефти» [2118]. Тем не менее японские концессии оставались на Северном Сахалине до 1944 г., когда они были досрочно ликвидированы по соглашению между СССР и Японией.