Владимир Тихонов - История Кореи. Том 2. Двадцатый век

Особенную известность получила легендарная «Кёнсонская тройка»— возглавлявшие в 1933-34 гг. подпольное коммунистическое движение рабочих Кёнсона активисты Ли Джэю (1903–1944), Ли Гвансуль (1902–1950) и Ли Хёнсан (1906–1953). Ли Джэю, ставший коммунистом во время учебы в Японии в конце 1920-х годов, прославился как стремлением преодолеть старые фракционные разногласия и вести совместную работу с представителями всех фракций, так и феноменальным умением организовывать побеги и скрываться от полицейских преследований, в том числе и с помощью своих друзей среди коммунистов-японцев.

В целом, коммунистическое движение в Корее 1930-х годов достигло заметных успехов, «встраивая» нелегальные партийные ячейки в легальные рабочие организации, распространяя свои идеи в массах через сеть вечерних школ, «идейных» кружков, подпольных газет и журналов. Все работавшие в Корее коммунисты, вне зависимости от их фракционной принадлежности, признавали в принципе авторитет и руководящую роль Коминтерна (уполномоченные представители которого— Пак Хонён, Ким Даня и другие— издавали с 1931 г. в Шанхае журнал «Коммунист» на корейском языке), однако в реальности говорить о детальном коминтерновском руководстве коммунистическим движением внутри страны на этом этапе трудно. У таких региональных коммунистических вожаков, как Ли Джэю, было уже достаточно самостоятельности и уверенности, чтобы открыто отказаться от безусловного подчинения тайно засланному в Корею коминтерновскому организатору Квон Ёнтхэ, — факт, говорящий о возросшей зрелости корейского левого движения.

Кадры, выращенные левыми нелегалами 1930-х годов, сыграли значительную роль в развертывании рабочего движения в стране после 1945 г. Знакомство с основами марксистского учения через подпольные кружки и издания 1930-х годов стало одним из факторов, способствовавших тому, что сразу после освобождения страны в 1945 г. до 70 % населения в некоторых районах Сеула называли «социализм» идеальным строем для будущей Кореи. Однако к 1936-37 гг. большая часть коммунистических рабочих лидеров, в том числе и «неуловимый» Ли Джэю, оказались за решеткой, и практически все рабочие организации с элементами коммунистического влияния были разгромлены. Личные судьбы лидеров радикального рабочего движения 1930-х годов в основном сложились трагически. Часть из них погибла в японских тюрьмах от последствий пыток (Ли Джэю), часть перебралась после 1945 г. в Северную Корею и была репрессирована там монополизировавшей власть группировкой Ким Ир Сена (Чу Ёнха), часть была или расстреляна в Южной Корее (Ли Гвансуль), или провела там остаток жизни в нищете, под надзором полиции (Ким Чхольсу).

При всех недостатках коммунистического движения начала 1930-х годов: метко подмеченном известным журналистом Ан Джэхоном догматическом восприятии «импортированных новейших теорий» и игнорировании «сложности и многослойности корейской культуры, многофакторности и специфики корейской ситуации», иерархизированности движения (с акцентом на «руководство массами» со стороны «пролетарского авангарда»), некритическом восприятии советской действительности и т. д., — оно, тем не менее, было в первой половине 1930-х годов практически единственным активным выразителем воли корейского народа к независимости от японского владычества.

Отчасти отражая удовлетворенность корейских предпринимателей индустриальным подъемом начала 1930-х годов, и отчасти под влиянием сочетавшей как задабривание, так и запугивание политики японских властей, умеренные националисты сосредоточились в первой половине 1930-х годов на «культурнической» работе, которая не только не противоречила интересам колонизаторов, но в определенных аспектах и совпадала с ними. Так, газета «Тонъа ильбо» повела с 1931 г. кампанию по ликвидации неграмотности в деревне, призывая студентов и учащихся ехать в деревню и обучать корейской грамоте крестьян во время летних каникул. Таким образом газета стремилась как расширить число потенциальных читателей, так и отвлечь студентов от радикальных идей. Кампания эта, которую газета не совсем удачно называла заимствованным из русского языка словосочетанием «в народ!» (на самом деле, никакого отношения к революционной деятельности народовольцев это движение не имело), продолжалась до 1935 г. без особенных результатов — в год грамоту таким образом осваивало, в самом лучшем случае, около 40 тыс. человек (1932 г.), при том, что неграмотно было 80 % от приблизительно двадцатипятимиллионного населения тогдашней Кореи. Однако даже ограниченное распространение грамотности среди бедняцких масс было в определенной степени выгодно и японским властям, ибо позволяло им напрямую доводить до крестьянства свои распоряжения и указы.

Колониальные власти и сами стремились по возможности расширить, особенно для мальчиков, возможности для получения начального образования, желая, чтобы молодое поколение корейцев освоило бы японский язык (преподававшийся в начальных школах по шесть часов в неделю) и готовилось бы, в перспективе, к службе в японской армии и несению трудовой повинности в Японии. Если в 1925 г. только 15 % корейских детей ходило в школы, то в 1942 г. их было уже 47 %. Однако на проведение масштабных кампаний по ликвидации неграмотности в своих колониях— по образцу тех, что СССР проводил, например, в Средней Азии в те же годы и с весьма похожими целями — у генерал-губернаторства не было средств, и добровольные помощники из числа студентов и учащихся тут были весьма кстати. Для административных целей генерал-губернаторству необходимо было упорядочить орфографию корейского письма, и эту работу сделало за него «Корейское лингвистическое общество» ( Чосоно хакхве ), основанное в 1931 г. на базе существовавшего с 1921 г. «Общества исследователей корейского языка», в основном состоявшее из преподавателей престижных частных школ и колледжей Кёнсона, исповедовавших умеренные националистические взгляды и получавшее от властей субсидию на издание лингвистического журнала. В 1933 г. оно опубликовало унифицированный вариант корейской орфографии, исправленный и дополненный в 1936 г., и ныне являющийся основой для орфографических правил как на Юге, так и на Севере Кореи. Генерал-губернаторство и само использовало разработанные «Обществом» орфографические правила в своих документах, но после того, как в конце 1930-х годов был взят стратегический курс на отказ от использования корейского языка и перевод всей официальной жизни колонии на японский язык, нужда в специалистах по корейскому языку и письменности отпала, и в 1942 г. большую часть членов «Общества» посадили в тюрьму по сфабрикованным обвинениям (двое из них умерли в тюрьме от последствий пыток, большинство остальных было освобождено только в 1945 г.).