Вольфганг Руге - Как Гитлер пришел в власти: Германский фашизм и монополии

Крупные промышленники дали ясно понять свою точку зрения. В ответ на сообщение Папена они открыли денежные сейфы отнюдь не довольно неуверенно поддерживавшим будущего вице-канцлера немецким националистам, а фашистской партии. За одну неделю огромные долги НСДАП словно растаяли. Геббельс, еще в конце декабря 1932 г. в отчаянии причитавший насчет денежных забот и предвидевший «темное и мрачное» будущее, в середине января записал в своем дневнике: финансовое положение партии «в одно мгновение коренным образом изменилось». Согласно опубликованному в то же самое время в «Байрише штатсцайтунг» сообщению, всего за несколько дней НСДАП получила минимум 10 млн. марок, из них 4 млн. — от одного лишь концерна «Ферайнигте штальверке» 70.

Симптоматично было и то, что по крайней мере часть магнатов Рура (в первую очередь Кирдорф) не удовольствовалась только информацией Папена о соглашении от 4 января и разговорами с ним одним о будущей правительственной политике. Поэтому Гитлеру, возившему с собой в обозе Геринга и Гесса, пришлось 7 января вслед за Папеном отправиться в Мюльхайм (на Руре) и там самому выступить перед приглашенными магнатами тяжелой промышленности и банкирами с докладом о принятых решениях.

Подробности этих и, возможно, других подобных встреч неизвестны, что весьма типично для сотрудничества капитанов хозяйства с реакционными политиками. Мы знаем только то, что после поездок Гитлера и Папена в Рурскую область события стали развиваться поистине стремительно. Не проходило и дня, чтобы нацистский главарь не подбирался все ближе и все ощутимее к канцлерскому креслу.

9 января Папен встретился со Шлейхером, лицемерно заверив его в том, что не замышляет против него ничего дурного. Затем беседовал с Гинденбургом; ему он посоветовал, как лучше всего избавиться от нынешнего канцлера и заменить его Гитлером. Папен явно (возможно, по телефону) сразу же информировал нацистское руководство об этих обеих встречах. Иначе Геббельс не смог бы в тот же день зафиксировать в своем дневнике, что Гинденбург решил лишить Шлейхера президиальных полномочий. Шеф фашистской пропаганды записал: «Дела наши идут хорошо. Если больше не произойдет ничего особенного, на этот раз все вполне удастся… Во всяком случае нынешнее правительство не имеет ордера на роспуск рейхстага».

Таким образом, нацистская верхушка уже в тот момент оказалась гораздо лучше информированной, чем обычно всеведущий и все еще полагавшийся на свой отличный информационный аппарат Шлейхер. У того даже и неделю спустя, 16 января, на совещании министров не возникло и тени сомнения в том, что в случае необходимости он будет в состоянии послать рейхстагу подписанный президентом «письменный ордер на его роспуск» 71. На самого же Гитлера краткая информация Папена произвела такое впечатление, что он немедленно поспешил в Берлин с целью еще в полночь 10 января выслушать от своего будущего вице-канцлера подробный рассказ о разговоре с Гинденбургом.

Наверняка не без содействия Папена 11 января в президентском дворце появились руководители высокоцени-мого Гинденбургом «Ландбунда» граф Калькрёйт, фон Зибель и фон Рор-Деммин, чтобы настроить старика против поселенческой политики Шлейхера, который считал, что рейхсвер вовсе не предназначен «охранять отжившие отношения собственности» 72в сельском хозяйстве. Возможно, беседа эта (ко второй ее части Гинденбург привлек Шлейхера) и не отвечала их ожиданиям. Во всяком случае руководство «Ландбунда», дабы придать своим протестам наибольший вес, сразу после этой аудиенции опубликовало свою резолюцию. В ней говорилось, что обнищание сельского хозяйства приняло «при терпимом отношении со стороны нынешнего правительства такой масштаб, какой был бы немыслим даже при чисто марксистском (имеется в виду социал-демократическом, — В. Р.) правительстве» 73.

Аристократические просители прибегли к столь острым выражениям потому, что бюджетная комиссия рейхстага, как стало известно из парламентских кругов, в ближайшие дни собиралась создать следственную комиссию для расследования «непорядков» (читай: коррупции) в организации так называемой восточной помощи и многие из этих господ хотели путем немедленной ликвидации всех парламентских институтов и так или иначе связанного с ними правительства избежать затрагивающих их лично разоблачений. Сам Гинденбург тоже был замешан в подобной коррупции 74, а потому к просьбе ландбундовцев оказался весьма восприимчив.

Однако при данном положении вещей ни о каком согласии в лагере реакции, а тем более единстве среди реакционных противников Шлейхера не могло быть и речи. Например, Имперский союз германской индустрии резко выступил против президиума «Ландбунда» и заявил (прямо-таки в нацистских демагогических выражениях), что возмущен «ограблением сельского хозяйства в угоду всемогущим интересам денежного мешка, принадлежащего ориентирующейся на международный рынок экспортной промышленности и ее сателлитам».

Тем временем Гитлер и Папен, старавшиеся перехитрить друг друга (последний, правда, без всяких перспектив на успех), продолжали торговаться по оставшимся 4 января еще не выясненным пунктам. В частности, спор шел по персональным вопросам: о дальнейшем подчинении Пруссии рейху и о передаче отдельных ведомств министерству рейхсвера и министерству внешней политики. Поскольку в августе Гинденбургу внушили (с точки зрения конституционного права это было лишено какого-либо основания), будто он, как главнокомандующий рейхсвером и международно-правовой представитель государства, может назначать глав обоих министерств по собственному желанию, то он со свойственным ему упрямством держался за свое право. Поэтому Папен счел, что сможет использовать данное обстоятельство для расширения своего влияния на будущее правительство. Он даже попытался оказать давление на нацистов, заявив, например, 18 января: у него не хватает влияния на Гинденбурга, чтобы добиться назначения Гитлера.

Бушевавший нацистский главарь был несколько успокоен Герингом, Фриком и другими своими советниками; сначала он уехал из Берлина, а потом вернулся. Теперь ради спасения своего престижа он вынужден был искать компромисса: предложить на пост военного министра такого генерала, который бы, с одной стороны, был верен свастике, а с другой — пользовался доверием Гинденбурга. Таким человеком явился тогдашний глава делегации рейхсвера на Женевской конференции по разоружению генерал-лейтенант Вернер фон Бломберг. Как и Гинденбург, он принадлежал к старинной офицерской фамилии, воспитывался в кадетском корпусе и служил в Большом генеральном штабе.