Владислав Голдин - Генералов похищали в Париже. Русское военное Зарубежье и советские спецслужбы в 30-е годы XX века

Автор этой книги уже писал о биографии Сергея Николаевича Третьякова и его вербовке разведкой ОГПУ в 1929 году в своей книге, посвященной борьбе военной эмиграции и советских спецслужб в 20-е годы XX века {580} . Поэтому упомянем здесь лишь некоторые вехи его жизненного пути. Он родился в Москве 26 августа 1882 года и происходил из знатного рода Третьяковых, московских текстильных фабрикантов, основателей знаменитой Третьяковской галереи. Выпускник Московского университета, он в дореволюционный период успешно сочетал собственную предпринимательскую деятельность с организаторской работой на поприще делового мира России. Являлся членом ЦК партии прогрессистов, входил в состав Временного правительства в 1917 году и был арестован в числе его министров. После освобождения принимал активное участие в антибольшевистской борьбе.

С осени 1919 года Третьяков был министром торговли и промышленности в Омском правительстве при Верховном правителе адмирале Колчаке. В январе 1920 года (или даже в декабре 1919 года) он покинул Россию, выехав сначала в Харбин, а затем перебрался в Европу и проживал в эмиграции в Париже. Являлся одним из основателей и заместителем председателя Российского Торгово-Промышленного и Финансового союза (Торгпром), созданного российскими предпринимателями в эмиграции в феврале того же года. Но в дальнейшем, в 20-е годы, Третьяков переживал глубокий личный кризис и все более разочаровывался в эмиграции. В этих условиях в 1929 году он был завербован советской разведкой и стал работать на нее под псевдонимом «Иванов», он же — «Уж/1».

Но первоначальная ориентация Третьякова на активизацию его деятельности в Торгпроме, который переживал трудный период внутренних расколов и интриг, а также на выявление «вредителей» в СССР и оказание тем самым помощи в организации и проведении показательных судебных процессов в СССР (и прежде всего «Промпартии» с доказательством ее связей с Торгпромом) оказалась малорезультативной. К тому же использование его имени на процессах ставило агента под угрозу провала [38].

Все происходившее в Москве, на процессе «Промпартии» вызвало обеспокоенность и растущую подозрительность в Торгпроме. Но там в итоге сочли, что в Москве «слышали звон, да не знают, где он». Руководство Торпрома сделало официальное заявление, что эта организация не поддерживала каких-либо связей с «Промпартией», не вела переговоров и не имела встреч с ее руководителями, не субсидировала обвиняемых и не организовывала «совместную работу их с французским генштабом, готовя иностранную интервенцию». Все обвинения, указывалось в этом заявлении, строились на показаниях самих обвиняемых, были вымучены пытками и являются измышлениями агентов ГПУ. В заявлении, вместе с тем, подчеркивалось, что Торгово-Промышленный и Финансовый союзы будут продолжать борьбу против советской власти и разъяснять общественному мнению смысл происходящих в России событий. Это заявление, опубликованное в эмигрантской печати, было подписано председателем Торшрома Н.Х. Денисовым, его пятью товарищами (заместителями), в том числе С.Н. Третьяковым, и секретарем В.Н. Новиковым {581} .

В конечном итоге угрозу, нависшую над Третьяковым в связи с процессом «Промпартии», удалось отвести. Но в парижской резидентуре ИНО в это время сложилось мнение о нем как о бесперспективном агенте, и даже ставился вопрос о разрыве отношений с ним [39].

Но в итоге возобладала точка зрения, что к Третьякову нужен умелый подход, и его следует и возможно превратить из «второстепенного источника в генерального осведомителя». Видный деятель советской разведки, возглавлявший одну из разведывательных сетей в Европе, вспоминал: «Я с самого начала считал вербовку Сергея Николаевича Третьякова делом исключительной важности, но беда состояла в том, что ни парижский, ни берлинский аппарат, никак не могли найти ему правильное применение. Они подходили к нему шаблонно, без выдумки…».

Продолжая свой рассказ, этот разведчик привел подробности, которые характеризовали достаточно сложную ситуацию в самой закордонной разведке тех лет и наличие в ней не только групп сотрудников, сориентированных на решение разных задач, но и то, что они вели себя и действовали совершенно по-разному. «Я перевел товарища “Афанасия” из Берлина, чтобы он поработал с Третьяковым, но он слишком поддался воздействию группы, занимавшейся не политической разведкой, а выявлением вредителей, — вспоминал указанный автор. — В этой группе собрались люди, которыми я был недоволен. У них эмоции преобладали над разумом. Даже язык их телеграмм отличался от стиля наших шифровок: брань, постоянное недовольство агентами, обвинения…» {582} .

С середины 1931 года Третьяков все-таки активизировался и стал присылать более интересные материалы. Работавший с ним сотрудник ИНО признал, что агент «делает усилия быть полезным и в этом отношении изменился к лучшему». Однообразие его материалов отчасти объяснялось упадком торгово-промышленных кругов эмиграции. В это время председателем Торгпрома избрали Нобеля, что укрепило и позиции Третьякова. Кроме того, он близко сошелся с генералами Туркулом и Витковским, игравшими заметную роль в деятельности РОВСа.

По сообщению «Иванова» в Центр, Туркул жаловался на бездеятельность этой организации, на ничтожество генерала Миллера. В качестве противовеса он выдвигал группу «молодых генералов», которые еще на что-то способны, например, посылать людей в СССР. Генерал сказал также Третьякову, что у него есть люди, способные на теракты, и можно что-то сделать во время визита наркома Литвинова в Париж. Но исполнители, добавил он, должны быть не русские, чтобы не пострадала эмиграция. Туркул спросил Третьякова, не может ли тот обратиться к Нобелю, чтобы получить деньги на эти цели, и подготовил в его адрес докладную записку. Советский агент обещал передать ее Нобелю, а сам срочно информировал об этом своих советских кураторов, добавив, что председатель Торгпрома никаких денег не дает {583} .

Переориентировка Третьякова с 1933 года на работу против РОВСа в полной мере раскрыла возможности этого агента. Его имя и связи позволяли ему на равных беседовать с руководителями этой организации — генералами Миллером, Абрамовым, Шатиловым, Драгомировым и др. Москву, в частности, особо интересовал генерал Драгомиров, которому после похищения генерала Кутепова была поручена боевая работа. От Третьякова требовали давать личные характеристики руководящих работников РОВСа, выяснять их взаимоотношения, наличие родственных и иных связей в СССР, нахождение там их родственников и близких друзей и другую информацию {584} . С Третьяковым в Париже непосредственно работал с 1933 года помощник руководителя советской нелегальной резидентуры во Франции (с 1933 года) М.В. Григорьев. В курсе его работы был и руководитель легальной резидентуры в Париже (с 1934 по август 1937 года) И.Л. Смирнов-Глинский.