Владислав Голдин - Генералов похищали в Париже. Русское военное Зарубежье и советские спецслужбы в 30-е годы XX века

Бурцев коснулся в беседе с Дьяконовым (в присутствии «Аллигатора») и полковника Магденко, заметив, что он арестовывался немецкими властями и сидел в тюрьме, но затем был освобожден и в настоящее время находится в Германии. Бурцев сообщил, что связался со своим другом, проживавшим там и состоявшим в связи с гитлеровскими правящими кругами, с просьбой, чтобы власти подробно допросили Магденко о всей истории с Федосеенко и выяснили, кто именно был представителем большевиков, работавшим с Магденко.

В ходе этой беседы выяснилось также, что Бурцев считал виновниками произошедшего прежде всего генералов Миллера и Шатилова, которые провоцировали своих подчиненных на ведение двойной игры с большевиками. Бурцев заявил, что считает подобную игру с агентами ГПУ недопустимой и преступной. Он рассказал также, что встретился с Федосеенко и выслушал его рассказ о случившемся, его версию событий.

В ходе разговора Дьяконова с Бурцевым выяснилось также, что указанный журналист считал главным действующим лицом всей этой истории Плевицкую. По его сведениям, она еще в годы Гражданской войны пела у красных и попала в плен. В Константинополе во время перехода генерала Слащёва в СССР она уговаривала якобы Скоблина поступить так же, ибо она, как народная певица, могла хорошо устроиться там и продвинуть его, но тот не согласился. Он вспоминал и американскую поездку певицы, утверждая, что лица, организовывавшие ее, убедившись в том, что в деле участвуют большевики, порвали с ней. Они же предупреждали Бурцева о подозрениях в отношении Плевицкой, но он не счел возможным выступить тогда за неимением достаточных данных. Журналист предполагал, что если обвинения в отношении Скоблина правильны, то в налаживании его связей с большевиками именно Плевицкая сыграла главную роль. Бурцев особо оговаривался, что, может быть, сам Скоблин ни при чем, но Плевицкая «вследствие своей близости к мужу знала о всех делах и могла сама все передавать большевикам».

По сведениям Бурцева, до похищения Кутепова Скоблин с женой вели скромный образ жизни и даже бедствовали, а потом у них вдруг появились крупные средства, и они стали жить на широкую ногу. Поэтому чекистский источник считал, что все теперь зависит от разговора Скоблина с Бурцевым, и он должен снять все его вопросы, в том числе касающиеся материального положения и источника доходов. Если же Скоблин откажется от встречи или не даст требуемых объяснений, то у Бурцева будут развязаны руки, и он выступит в печати с обвинениями Скоблина. При этом мог всплыть и вопрос об участии Скоблина и Плевицкой в деле Кутепова {566} .

Тема материального благополучия Скоблина и источников его денежных поступлений получила в это время обсуждение в РОВСе, а Третьяков записал беседу на эту тему, состоявшуюся у генерала Миллера. Поэтому из Москвы была дана директива о подготовке Скоблина к объяснению по вопросу о его материальном положении и источнике доходов и предложено «войти в рамки обычного бюджета с таким расчетом, чтобы получаемое от нас жалование не проявлялось для посторонних». Спустя годы, после ареста и в ходе объяснений со следователем в Москве советский разведчик «Андрей» давал подробные показания по этому вопросу, указывая, что Скоблин очень аккуратен, у него все было подсчитано, и расчеты сведены чуть ли не с 1922 года. Чтобы показать генералу Миллеру, с какими деньгами Плевицкая возвращается из концертного турне, к тем деньгам, которые Скоблин привез с собой, были куплены еще 100 тысяч лей (8 тысяч франков). Сотрудники ИНО также предложили Центру «купить минимум на 25 тысяч франков ценных бумаг, скажем, французскую ренту, и положить в сейф Скоблина». В ответ на обвинения следователя о трате народных денег обвиняемый разведчик заявил: «Ценный агент стоит денег, это всем известно. Что касается моих трат, то подробный отчет имеется в ИНО, там обоснован расход каждого франка». «Разведка — дорогостоящее для государства занятие, но без нее обходиться невозможно», — подчеркнул он {567} .

Советская разведка с озабоченностью и тревогой наблюдала за развитием скандала и обвинениями в адрес Скоблина, опасаясь его провала. Сразу же после появления статьи в газете «Возрождение» из Парижа от «Андрея» в Центр на имя «Константина» (под этим псевдонимом скрывался начальник ИНО А.А. Слуцкий) ушло экстренное сообщение, свидетельствующее о том, что эта история с обвинениями Федосеенко в адрес Скоблина уже давно была в поле зрения чекистов. «Мои многочисленные и настойчивые просьбы, с которыми обращаюсь к вам в течение двух лет, подвергнуть формальному расследованию данные о том, что “Фермер” был выдан врагу сотрудником нашего органа, остаются без внимания, — говорилось в сообщении. — Считаю необходимым твердо знать, при каких обстоятельствах в свое время разгласили государственную тайну, настаиваю на привлечении виновных к ответственности. Прошу сообщить решение» {568} . [36]

Анализ действий Центра на обращения из Парижа, на основе имеющихся телеграмм туда «Константина» (Слуцкого), так же как и материалов следствия по делам арестованных советских разведчиков и расследования, проводимого в Москве, в том числе в отношении этой истории, показывает достаточно противоречивую ситуацию. С одной стороны, как уже упоминалось выше, проводилось расследование в Берлине, учитывая то, что вербовка Федосеенко осуществлялась там, оценивалась ситуация и состояние дел с Магденко. В Париж вновь было сообщено, что Магденко не мог знать о Скоблине как о советском агенте из берлинского аппарата ИНО.

«Мы понимаем, что обстановка для “Фермера” во многом сложнее, ибо за дело взялся Эрдели, — указывалось в телеграмме в Париж от имени “Константина”, — но вместе с тем положение “Фермера” у Миллера сейчас значительно солиднее, чем в момент возникновения всей этой истории». Рекомендовалось, чтобы Скоблин придерживался прежних позиций (1932 года), «которые привели к его реабилитации». Вместе с тем подчеркивалась необходимость принятия исключительных мер предосторожности при встречах с этим агентом, ибо допускалось наблюдение за ним {569} .

8 февраля 1935 года капитан Федосеенко был вызван к генералу Кусонскому для дачи показаний полковнику военно-судебного ведомства Григорьеву в связи с обвинениями в адрес генерала Скоблина, но он к нему не явился. 14 февраля капитан Федосеенко пришел к генералу Эрдели, чтобы выяснить судьбу своего рапорта. Начальник I отдела РОВСа сказал капитану, что генерал Скоблин ему не подчинен, и дело направлено на заключение генерала Миллера. В ответ на обращение Федосеенко к генералу Миллеру ему ответил генерал Кусонский, указав, что делу был дан ход, но он сам уклонился от дачи показаний. Генерал Скоблин, в свою очередь, также направил председателю РОВСа рапорт с просьбой организовать разбирательство.