Владислав Голдин - Генералов похищали в Париже. Русское военное Зарубежье и советские спецслужбы в 30-е годы XX века

Надо заметить, что атаману Семёнову было что терять, ибо вблизи Дайрена, в дачном местечке Какахаши у моря, располагались две его дачи, подаренные ему императором Маньчжоу-Ди-Го Пу И. Семёнов жил на даче, именуемой Атамановка.

30 марта 1938 года, в день ознаменования войскового праздника дальневосточных казаков, атаман Семёнов обратился к казачьей эмиграции Дальнего Востока, выразив уверенность, что к антикоминтерновскому пакту Германии, Италии и Японии присоединится и Маньчжурия. «В ожидании этого заветного часа, — заявил он, — я призываю вас к выдержке, братскому казачьему единению и готовности по моему зову идти туда, куда нам повелит наша казачья честь». Заметим, что после смерти в 1937 году генералов Дитерихса и Хорвата атаман Семёнов стал, безусловно, самым крупным и авторитетным деятелем дальневосточной эмиграции. Он активно поддерживал японские планы установления нового порядка на территории Восточной Азии, надеялся на скорую войну Японии против СССР и убеждал в этом эмигрантов {978} .

Летом 1938 года, незадолго до вооруженных столкновений у озера Хасан, Семёнов встретился в Дайрене с начальником японской центральной военной миссии в Харбине генералом Андо. Тот рассказал и о готовящихся японских операциях на советской территории и посоветовал атаману принять необходимые меры для подготовки русских эмигрантов к этим боевым действиям.

Вместе с тем, по имеющимся данным, атаман Семёнов поддерживал связи и с англичанами, встречался с их секретными представителями, например, с адвокатом Джоном Р. Джонсом. Атаман помнил, что первые деньги получил в 1918 году именно от англичан. И сейчас он надеялся получить от них денежные субсидии и в результате создать армию в 100 тысяч человек. Кроме того, Семёнов надеялся на соглашение между Японией и Великобританией в новой мировой войне, шагом к чему мог бы стать раздел между ними сфер влияния в Китае на северную — японскую и южную — английскую, за что ратовал упомянутый Джонс. Но Япония выступила категорически против этого, и подобный сговор не состоялся {979} .

Положение русских эмигрантов в Маньчжурии в 30-е годы было очень сложным. И хотя считается, что японцы относились к русским лучше, чем к китайцам, но в действительности их доля была крайне незавидной. Русские эмигранты в Маньчжоу-Ди-Го были, по существу, беззащитны, и отношение большинства из них к оккупантам характеризовалось страхом и ненавистью. Впрочем, часть эмигрантов, в том числе бывших военнослужащих, в силу антикоммунистических убеждений, а чаще в целях выживания, шла на службу к ним. Японцы особенно обхаживали казаков, привлекая их на караульно-пограничную службу, в охранные отряды и используя в качестве проводников для заброски через границу на советскую территорию разведчиков и диверсантов. Русские эмигранты, бывшие военнослужащие, работали в спецслужбах, жандармерии, полиции, служили в охранных отрядах, борясь с партизанами и хунхузами, а некоторые были советниками у японцев.

Бывший офицер японской жандармерии, выходец из эмигрантов Ильин писал в связи с этим 21 октября 1938 года: «В японскую военную миссию приняты еще двое русских — полковник Тарасов и Истомин. Всего сейчас в миссии одного только Харбина служат 40 человек, главные из которых Касаткин и “Ванька-Каин”, или И.А. Михайлов, прозванный так эсерами за свое предательство их идеалов в годы Гражданской войны. Касаткин — тот самый, который при Колчаке был начальником военных сообщений и которого военно-полевой суд приговорил к расстрелу, а Колчак помиловал его под давлением Ставки, Андогского и Генерального штаба». «Дела для этих 40 человек почти никакого, да и в самом деле — что делать? — продолжал Ильин, — Какая же цель держать всех этих людей? Оказывается это будущие “кадры” для Дальнего Востока, который должен быть освобожден от большевиков!!! Все эти Михайловы, Касаткины, Дубинины, Грассе и т.д. — будут министрами, губернаторами, генералами — точь-в-точь как в МаньчжоуДи-Го китайцы Ли-Шао-Чены, Чжан-Хуан-Сяны и т.д. и пляшут под японскую дудку….» {980} .

Под особым контролем японских спецслужб находились советские учреждения и советские граждане в Маньчжурии. Для наблюдения за ними активно использовали эмигрантов. Тот же Ильин приводил в качестве примера советское консульство в Харбине, наискосок от которого через улицу на углу стояла деревянная будка с тремя окнами, заклеенными грязной газетной бумагой, в которой оставлялись дырки. В этой будке сидели «стукачи», русские парни, служащие японского жандармского управления {981} .

Эмигрантам нередко приходилось идти на японскую службу, потому что в случае отказа их могли обвинить в просоветских настроениях. Многие из таких отказников оказывались в печально известном лагере Панфань, где японцами проводились опыты по применению бактериологического оружия, и оттуда нельзя было вернуться живыми.

Среди эмигрантов Дальнего Востока, и особенно казаков, были сильны милитаристские настроения и убежденность в неминуемой войне Японии с СССР, в которой следовало принять участие и им ради возвращения на родину. Вместе с тем подобные настроения разделяли далеко не все эмигранты, и в том числе подрастающее поколение, представителей которого пытались в принудительном порядке привлечь к прохождению военной службы. Все это привело к растущему оттоку русской молодежи из Маньчжурии в Шанхай и другие города Китая, где можно было укрыться от японцев и сотрудничавших с ними представителей российской военной эмиграции.

Заметим, что нагнетаемая антисоветская истерия на Дальнем Востоке, вовлечение эмигрантов в мобилизационные мероприятия, привлечение их к организации вооруженных провокаций на советской и монгольской границах в ряде случаев выходили и за пределы этого региона. Примером этого является операция «Медведь», целью которой была ликвидация Сталина. Японские спецслужбы стали готовить ее после поражения от советских войск у озера Хасан летом 1938 года. По некоторым данным, ее разработал 5-й спецотдел японской разведки «Токуму-Кикан» под началом полковника Кавомото. Подготовкой операции занимались также майор (по другим данным, полковник) Утагава Тацуя и Хасэбе, последний и сопровождал затем диверсантов в Стамбул. Главным консультантом японских разведчиков в подготовке этой операции выступал уже упоминавшийся ранее Генрих Люшков, начальник управления НКВД по Дальневосточному краю, бежавший в 1938 году к японцам. Операцию против Сталина предполагалось провести во время его отдыха в Мацесте, а Люшков в 1936–1937 годах был начальником Управления НКВД Азово-Черноморского края и обладал секретными сведениями по организации охраны Сталина в Мацесте.