Владислав Голдин - Генералов похищали в Париже. Русское военное Зарубежье и советские спецслужбы в 30-е годы XX века

Вместе с тем поступавшие в эмиграцию из СССР с конца 20-х годов вести об обострении борьбы внутри страны, нараставшем сопротивлении, в том числе активном, правящему режиму внушали надежды на скорый и неминуемый его крах, подталкивали радикально настроенных эмигрантов к активным действиям, которые ускорили бы подобный исход. Бесспорным лидером в организации подрывной деятельности против СССР в эмиграции в конце 20-х годов, без сомнения, оставался генерал Кутепов. Он был последовательным сторонником «активной работы», укрепления боеспособной террористической организации в эмиграции, заброски мобильных боевых групп в СССР для осуществления актов террора. Целью «активной работы» была парализация советской власти и организация массового восстания в Советском Союзе. Особые надежды возлагались при этом на широкое недовольство крестьян политикой «сплошной коллективизации» и их массовое повстанческое движение, растущую оппозицию советской власти в городах, разложение Красной Армии и структур советского и партийного аппарата.

Во время встречи в ноябре 1929 года и беседы со своим бывшим командиром генералом А.И. Деникиным Кутепов утверждал, что в России распространяются серьезные волнения. «Никогда еще столько людей не приезжало ко мне “оттуда” с предложением сотрудничать с их подпольными организациями» {53} , — говорил он. Все это внушало ему и его соратникам надежды на скорые глубокие перемены в СССР и крах правящего в стране режима.

Деятельность генерала Кутепова и возглавляемого им Русского Обще-Воинского Союза являлась, как показало время, периодом наибольшей консолидации и успешности этой организации, своего рода пиком веры в успех усилий, направленных на борьбу с советской властью. В свою очередь, советские спецслужбы видели в этом генерале и его организации серьезнейшую угрозу государству и обществу. Поэтому руководство ОГПУ приняло летом 1929 года решение об устранении Кутепова и предприняло необходимые меры для успешного осуществления этой операции, которая должна была одновременно стать и акцией устрашения эмиграции. После уничтожения названного генерала произошел спад активности антисоветской борьбы, началось ослабление, превратившееся со временем в постепенную деградацию РОВСа, и свертывание активной деятельности всей российской военной эмиграции в целом.

Обострение международных отношений на рубеже 20-х и 30-х годов, тесно связанное с мировым экономическим кризисом, активизация экстремистских и милитаристских сил, жаждавших нового передела мира, и в том числе за счет СССР, усиливали, казалось бы, позиции сторонников активных и решительных антисоветских действий в среде военной эмиграции. На Дальнем Востоке, после оккупации Японией Маньчжурии в 1931 году, и в Европе после прихода фашистов к власти в Германии в 1933 году произошло складывание очагов грядущей Второй мировой войны. Это вселяло оптимизм в лидеров военных эмигрантских организаций, сторонников решительной борьбы с советской властью. Они надеялись, что действия в первую очередь милитаристских кругов Японии, непосредственно граничившей с СССР, а затем и Германии, приведут к началу новой антисоветской интервенции против Советского Союза и будут способствовать свержению правящего в стране режима.

Таким образом, в Русском военном Зарубежье в начале 30-х годов присутствовали разные, и в том числе противоположные, противоборствующие тенденции. Лишь время и реальное развитие событий должны были показать, какие силы и тенденции возьмут верх.

Деятельность советских спецслужб в рассматриваемый период во многом определялась уже охарактеризованными выше процессами. СССР оказался на рубеже 20-х и 30-х годов и в начале нового десятилетия, по существу, в ситуации скрытой гражданской войны, грозившей вылиться в открытую. Активизация органов госбезопасности в борьбе с внутренним врагом воплотилась, в частности, в том, что с 1 января по 15 апреля 1930 года было арестовано 140 724 человека, а с 15 апреля по 30 сентября — еще 142 993 человека {54} .

Важной задачей сотрудников советских спецслужб являлось не только недопущение опасного развития событий внутри страны, парализация выступлений «классового врага» в различных его формах, но и нейтрализация внешних угроз, связанных с действиями иностранных спецслужб. Для этого необходимо было своевременно добывать информацию о враждебных намерениях и планах действий против СССР из-за рубежа. Как и в 20-е годы, эмиграция рассматривалась в качестве опаснейшей силы, действующей за пределами страны, а ее военные лидеры и организации расценивались как особый фактор риска и угроз для Советского Союза. Поэтому нейтрализация этих угроз, противодействие и решительное пресечение подрывных и реваншистских действий со стороны Русского военного Зарубежья с использованием всего накопленного арсенала средств, форм и методов борьбы оставались важной задачей советских спецслужб.

Начало 30-х годов характеризовалось усилением партийного руководства и контроля за деятельностью советских спецслужб. Анализ повесток ПБ ЦК свидетельствует, что в них систематически значились «вопросы ОГПУ». Изучение партийных и государственных документов той поры показывает, что все ключевые вопросы деятельности органов госбезопасности как содержательного, так и организационного свойства, назначения на должности в них систематически рассматривались центральными партийными органами. Конец 20-х — начало 30-х годов характеризовались активным втягиванием ОГПУ в разработку операций, направленных против внутренних врагов советской власти и связанных с поиском доказательств их сотрудничества с внешними силами. «Шахтинское дело» и «Дело Промпартии» были в числе главных вех этого развернувшегося процесса.

Генеральный секретарь ЦК ВКП(б) И.В. Сталин держал под личным контролем деятельность ОГПУ и обстановку в нем. Например, 16 сентября 1929 года он писал председателю ОГПУ В.Р. Менжинскому, находившемуся на отдыхе, со ссылкой на рассказ своего шурина С.Ф. Реденса, о некоторых болезненных явлениях в организациях и учреждениях этого ведомства. Речь, в частности, шла о провозглашенном курсе на развернутую самокритику в ОГПУ. Сталин опасался, что это грозит разложением и развалом чекистской дисциплины. «ГПУ не менее военная организация, чем военвед (военное ведомство. — В.Г.)», — подчеркивал он. «Нельзя ли проверить это дело и, если подтвердится, принять решительные меры против этого зла» {55} , — обращался Сталин к Менжинскому. По существу, эта фраза носила характер приказа. И хотя в партии в это время шла острая борьба, а на повестке дня стояла критика так называемого «правого уклона» и его представителей, но Сталин, видимо, не хотел, чтобы она распространялась на ОГПУ и негативно сказывалась на характере и результатах его деятельности.