Нурбулат Масанов - Кочевая цивилизация казахов [Основы жизнедеятельности номадного общества]

С. П. Толстов, учитывая в отличие от Б. Я. Владимирцова специфику общественного развития номадов, сформулировал свой вариант концепции феодальных отношений в кочевой среде. Основой последних, полагал он, были отношения собственности на скот, а первичной клеточкой, из которой прорастали феодальные отношения, являлись «саунные отношения», находящие ближайшую аналогию в западноевропейском прекарии, одном из элементов классической модели феодализма (Толстов, 1934. С. 188-189). С теми или иными оговорками концепцию феодальных отношений в кочевой среде поддержал и целый ряд других исследователей (Козь-мин, 1934; Асфендиаров, 1935; Чулошников, 1936; Вяткнн 1941 и др.).

В послевоенное время началась и продолжала углубляться поляризация между точкой зрения о господствующей роли отношений собственности на землю в системе феодальных отношений, последовательно отстаиваемой С. 3. Зимановым, А. Е. Ереновым, М. П. Вяткиным, С. В. Юшковым, Ф. К. Жеребятьевым и другими авторами, и концепцией доминантной роли отношений собственности на скот в структуре феодальных производственных отношений, защищаемой в работах С. Е. Толыбекова, С. Л. Фукса, В. Ф. Шахматова. Результатом широко развернувшейся дискуссии о сущности патриархально-феодальных отношений у кочевых народов стало Ташкентское совещание 1954 г. Попытки Л. П. Потапова найти компромисс и примирить обе точки зрения не дали результатов (Потапов, 1955 и др.). В последующее время дискуссия вышла на монографический уровень и каждая из указанных гипотез обросла множеством аргументов и развернутых обоснований (в наиболее законченной форме они представлены в следующих работах: Златкин, 1964; Толыбеков, 1971 и др.). В настоящее время концепция феодализма, в основном, в трактовке Б. Я. Владимирцова, поддерживается практически всеми исследователями кочевого общества в Казахстане (Семенюк, 1974; Пищулина, 1977; Султанов, 1982; Зиманов, 1982 и др.), Монголии (Златкин 1982; Он же 1983; Попов, 1986; Таскин, 1980; Он же, 1989 и др.), калмыков (Эрдниев, 1980; Карагодин, 1988 и др.) и других номадов. При этом концепция феодализма в глазах большинства исследователей представляла собой единственную в рамках традиционной пятичлен-ной схемы альтернативу гипотезе бесклассовости кочевых обществ и поэтому вполне закономерно пользуется широкой поддержкой исследователей различных номадных социумов (Федоров-Давыдов, 1973; Васильченко, 1974; Трубецкой, 1977; Еремеев, 1981; Кшибеков, 1984 и др.).

Правда, не все исследователи принимают отождествление общественных отношений в среде номадов обязательно с феодализмом. В частности, признавая социально-экономическую дифференциацию кочевников на базе отношений собственности на скот, В. П. Илюшечкин рассматривает их в качестве одного из элементов так называемого «рентного способа производства» (Илюшечкин, 1980. С. 297-300 и др.). В свою очередь, Ю. И. Семенов предлагал считать саунные отношения проявлением кабальных отношений (Семенов, 1968а и др.). Наряду с этим высказывались суждения о принадлежности общественного строя номадов к азиатскому способу производства, особому номадному варианту социально-экономического развития и т. д. (см.: Седов, 1966. С. 48-55; Марков, 1967; Вайнштейн, Семенов, 1977; Семенов, 1985 и др.). Иначе говоря, соглашаясь с тем, что производственные отношения в среде номадов носили классовый характер, исследователи начинают все больше расходиться в том, как обозначать специфическую форму общественного развития кочевых народов.

Раннеклассовая стадия общественного развития.Директивно-санкционированный отказ от концепции доклассового уровня развития номадов и попытки большинства исследователей в рамках «законодательно» конституированной пятичленной схемы доказать в их среде «классовость» и «феодальность» общественных отношений так или иначе всегда вызывали чувство неудовлетворенности у наиболее объективных ученых-кочевниковедов, которые понимали надуманность концепции «кочевого феодализма». Наиболее ярко, на наш взгляд, это проявилось в том, что рядом ученых упорно отстаивалась доминанта отношений собственности на скот, несмотря на жесткую и порой злую критику. Результатом этого стало, на наш взгляд, появление особой концепции раннеклассовых отношений, явившейся своего рода компромиссом между реально имеющими место среди номадов процессами социально-экономической дифференциации и патерналистско-реципрокационными тенденциями в развитии кочевого общества в сочетании с отсутствием государственности и классовой борьбы. Одними из первых, насколько нам известно, данную точку зрения высказали Л. А. Седов (Седов, 1966), Г. Е. Марков (Марков, 1967) и позднее, наиболее последовательно и «концептуально», А. М. Хазанов (Хазанов, 1973; Он же, 1975 и др.).

Сторонники этой концепции полагают, что самостоятельно кочевники достигают только раннеклассовой стадии общественного развития (Хазанов, 1975. С. 35, 254, 267 и др.), которая характеризуется отсутствием отношений собственности на землю, монопольной собственности на скот, государственности, завершенности процессов классообразования, классовой борьбы (Марков, 1976. С 289, 293, 297-301, 304-305, 308), наличием общины, родопле-менной аристократии (Хазанов, 1975. С. 130, 162, 172, 237, 254 и др.). Дальнейшее развитие номадов определяется их взаимоотношениями с оседло-земледельческими обществами (Хазанов, 1973; Он же, 1975. С. 35 и др.), в частности возникновение государственности связывается с внешнеполитической экспансией, системой эксплуатации земледельческого населения и установлением даннических отношений (Першиц, 1973; Он же, 1976; Хазанов, 1973; Он же, 1975; Марков, 1976; Он же, 1979; Павленко, 1989 и др.).

Точка зрения о том, что раннеклассовая ступень развития является пределом в эволюционном движении кочевого общества становится в современной историографии доминирующей и получает все более широкое распространение. С этой концепцией советских ученых очень тесно смыкаются взгляды значительной части зарубежных авторов, приверженных диффузионистскому подходу к объяснению природы общественных явлений (Bourgeot, 1978. Р. 16), которые полагают, что кочевники либо заимствовали политические и социальные институты у своих соседей, либо развивали их лишь при взаимодействии с земледельческими цивилизациями. Однако,, как заметил У. Айронс, механизм такого рода заимствований остается все еще неясным (Production pastorale et societe, 1978. P. 24). В рамках раннеклассовой концепции общественного развития номадов Г. Е. Марковым был высказан ряд интересных мыслен о специфике социально-экономической эволюции кочевничества, в которых фактически содержится попытка вычленить новый способ производства (Марков, 1967 и др.). «Как только,- пишет он,- в обществе кочевников начиналось интенсивное классообразование, выражавшееся в лишении непосредственных производителей средств производства,- кочевничество как самостоятельный вид хозяйства начинало разлагаться» (Марков, 1976. С. 305), а скотоводы превращались в оседлое население (там же. С. 309).