Нурбулат Масанов - Кочевая цивилизация казахов [Основы жизнедеятельности номадного общества]

Вследствие такого характера развития информационных связей процессы этногенеза должны были интенсивнее происходить в хозяйственно- и культурно однородных ареалах, нежели в маргинальных зонах, поскольку в первых значительно быстрее складывалась культурная общность, порожденная однотипной экономикой, единым образом жизни и особым способом производства в сходных условиях среды обитания. В маргинальных зонах в процессе постоянной трансформации хозяйственных занятий и перманентного притока оседающих кочевников-скотоводов, их маргинализации и утраты ими прежних стереотипов, несинхронности процессов адаптации к оседлому образу жизни и овладения приемами технологии земледельческого труда, складывание культурной общности происходило значительно медленнее, либо могло вовсе не происходить. А. Хорошхин заметил в этой связи, что «…киргизы пристают к полукочевым узбекам каждогодно и через несколько лет, кроме привычек, некоторых обычаев, утрачивают многия статьи туалета записных кочевников, а отчасти и свой резкий казацкий (киргизский) акцент меняют на более мягкую речь узбеков-полукочевников» (Хорошхин, 1874. С. 319).

Иначе говоря, в номадных ареалах гораздо быстрее происходил конвергентный процесс накопления однотипных культурных признаков, нежели в маргинальных зонах, что позволяет рассматривать их в качестве своего рода «этнических сгустков». Именно на этой основе произошло формирование культурной общности кочевников-казахов. «Киргизы,- писал В. В. Радлов,- подлинно кочевой народ, скитающийся круглый год по степям… Нравы, обычаи, образ мышления, словом, вся жизнь и деятельность киргизов тесно связаны с этими переездами ради животных…» (Радлов, 1989. С. 253). Выдающийся русский этнолог Н. А. Аристов справедливо отмечал, что казахи «больше всех тюркских народностей сохранили скотоводческий и кочевой образ жизни…» (Аристов, 1896. С. 350). В этой связи А. Словохотовым было точно замечено, что «быт кочевника в своем крайнем развитии представляет такую своеоб-

Стр. 241:

разную и отлитую в определенную форму культуру, так кристаллизуется, что кочевник не может понять другой образ жизни… чем тот, с которым он свыкся веками. До поры, до времени он сопротивляется всякому стремлению изменить образ его жизни точно так же, как пионер оседлости… не понимает жизни кочевника…» (Сло-вохотов, 1905. С. 64). Вследствие этого В. В. Радлов справедливо указывал на то, что «понимать историю кочевого народа - вообще трудная задача для всякого, кто знаком с воззрениями оседлых народов» (Радлов, 1893. С. 65).

Поэтому закономерно, что кочевничество характеризуется весьма специфическим взглядом на культуру. «Нечего говорить,- подчеркивает А. Словохотов,- что кочевой быт создал целую структуру кочевого человека…» (Словохотов, 1905.С. 59). В этом плане интересно привести слова А. Вамбери о том, что «…ничто не могло бы мне дать более ясного понятия о кочевой жизни; когда я впоследствии спросил у одной Киргизской женщины о причинах, побуждающих их перекочевывать с места на место, она отвечала со смехом, «Мы не так ленивы, как вы… нам не усидеть по целым дням на одном месте! Человек должен двигаться, потому что посудите сами: солнце, месяц, звезды, вода, животные, птицы, рыбы - все движется, только земля и мертвые остаются на месте» (Вамбери, 1865. С. 80). «Говоря о кочевой жизни,- свидетельствуют очевидцы,- редкий киргиз не скажет: «Только дерево стоит на одном месте и питается тем, что находится вокруг него; на то оно и дерево; вольная птица летит туда, где ей лучше» (КРО, 1964. С. 300).

Таким образом, налицо стремление кочевников противопоставить свою культуру и ценностные стереотипы восприятию мира оседло-земледельческих народов. На наш взгляд, это является ярким свидетельством этничности кочевой культуры и номадного образа жизни. В этой связи вспоминаются слова В. В. Бартольда о том, что принадлежность к определенному культурному типу была в глазах кочевника важнее, чем признак национальности и языка (Бартольд. Т. II. Ч. I. С. 461). «Проявляющиеся всюду противоречия,- пишет Р. Капо-Рей,- возникают поэтому не между людьми различных рас, ни даже между различными социальными классами, а прежде всего между группами населения, ведущими различные образы жизни». «Следовательно,- заключает он,- образ жизни не является следствием принадлежности к той или иной расе, но наоборот, накладывая на людей определенный отпечаток, который передается по наследству, он сам создает этнические группы» (Капо-Рей, 1958. С. 191-192).

Продолжая разговор об экологических аспектах проблемы этногенеза, следует указать на точку зрения о том, что природные условия, по мнению основателя теории поссибилизма П. Видаля де ла Блаша, по-разному воспринимаются людьми с разным образом жизни (см.: Джеймс, Мартин, 1988. С. 282). Это положение было воспринято многими современными исследователями этноса, которые вслед за ним постулировали тезис о том, что именно образ

Стр. 242:

жизни - основной фактор, определяющий стратегию природопользования. Так, Ю. В. Бромлей полагал, что различные этносы по-разному реагировали на однотипные условия среды обитания: «…Истории известно немало случаев, когда народы, находившиеся, примерно, на одинаковом уровне социально-экономического развития и в одинаковых природных условиях, не создавали одних и тех же хозяйственно-культурных типов, используя аналогичные ресурсы весьма различно» (Бромлей, 1983. С. 216). На наш взгляд, это положение верно только в той части, которая касается традиционно-бытовой культуры, но с ним трудно согласиться, когда речь заходит о системе материального производства. Как нам представляется, инадаптивные формы рано или поздно неизменно вытесняются эвадаптивными типами хозяйства.

Важным механизмом этногенетического процесса в доиндуст-риальную эпоху являлась этнизация хозяйственно-культурных типов, под которой понимается «такое явление, когда конкретный хозяйственно-культурный тип несет важные этнодифференци-рующие и этноинтегрирующие свойства…» (Чеснов, 1982. С. 111). Этнизацией является процесс, когда особенности ведения хозяйства и функционирования культуры в специфических условиях среды обитания влекут за собой накопление особых черт, свойств и признаков, которые в конечном счете и определяют неповторимую комбинацию этнических стереотипов и самосознания, обусловливающую этнос как историко-культурный феномен. В результате этого складывался симбиоз между населением и освоенной им средой обитания (антропогеоценоз), который детерминировал специфику общественной деятельности человека, автономный комплекс взаимосвязанных между собой структурных компонентов культуры, своеобразное информационное поле, функционирующее на основе оптимального равновесия в естественно-природных и социально-экономических процессах, что и приводило к особому характеру циркуляции информации внутри данного социального организма (Алексеев, 1984. С. 356-371). «Информация, циркулирующая внутри антропосоциогенеза, может быть разложена на несколько уровней. Первый из них - этнический уровень, то есть тот запас культурных ценностей, традиций, религиозно-магических представлений, которые входят в этническое самосознание и предопределяют включение именно в состав данного народа и никакого другого» (Алексеев, 1984. С. 370-371).