Лев Ельницкий - Возникновение и развитие рабства в Риме в VIII—III вв. до н.э.

Нужды нарушить этот закон в III в. до н.э. становилось все меньше и меньше в связи с участившимися войнами за пределами не только Лация, но и Италии вообще, приводившими на рабский рынок огромное число чужестранцев, в отношении которых не только обычаи и законы общины, но и само человеческое отношение с легкостью переставали приниматься во внимание. Как бы то ни было, эти вышеназванные [167] юридические памятники — lex Poetelia и договор Рима с Карфагеном — при сопоставлении их с формулой касательно nexi, зафиксированной в законах XII таблиц, отмечают определенную эволюцию, соответственную той, какую ранее удалось проследить в отношении общих юридических представлений о рабстве в связи с переменами в римском законодательстве о наказании за членовредительство, причиненное рабу.

В отношении уголовного преследования раба законы XII таблиц устанавливают ответственность, которая не могла быть, однако, практически осуществлена помимо домовладыки, так же точно как ответственность свободных, но подчиненных ему членов рода. К этому необходимо добавить, что границы правомочности зависимых лиц, равно как и их прямой ответственности, вообще, видимо, ни в начале республики, ни в более позднее время не были достаточно четки. Принципиально не только рабы, но и клиенты, как и вообще перегрины, не обладали самостоятельными юридическими правами, а могли действовать лишь через своих владык или патронов. Однако известно, что не только перегрины, но и форменные рабы пользовались иногда практически юридической самостоятельностью и активностью, иной раз даже не меньшей, чем подвластный pater familias рядовой сородич, юридически вполне от него зависевший и действовавший лишь от его имени [13].

Peculium такого сородича, с одной стороны, — трещина в структуре гентильного права, с другой, — прообраз пекулия раба, которым последний мог распоряжаться с известной степенью самостоятельности иногда вплоть до официальной его передачи по завещанию. Во всяком случае довольно широкой правоспособностью обладали, как было показано выше, государственные рабы. Что касается вольноотпущенников и свободных перегринов, то они, будучи по родовому праву лишены всякой юридической активности, по мере разрушения его в известных случаях приобретали некоторые [168] возможности для ведения коммерческих дел, владения и распоряжения собственностью и т.п. Судя по тому, что сообщения об отпускаемых на волю рабах с последующим их включением в трибальные списки и представлением им, таким образом, политических прав восходят к царскому периоду [14]и повторяются на протяжении истории республики, этим подчеркивается значительный вес вольноотпущенничества в политической жизни Рима. А далее мы узнаем из Ливия о том, что цензор Аппий Клавдий, вписав в 312 г. до н.э. вольноотпущенников в трибы, изменил соотношение голосов в центуриатных и трибутных комициях (campum et forum corrumpit. — Liv., IX, 46, 11).

До этого, равно как и непосредственно после цензорства Аппия Клавдия, в порядке отмены его преемником Кв. Фабием Максимом Руллианом произведенных им нововведений, вольноотпущенники приписывались лишь к городским трибам и именно к одной из них — четвертой. Разрешение приписки вольноотпущенников и вообще безземельных лиц к сельским трибам означает, что прежние capite censi были приравнены к категории tributum ex censu, а движимая собственность — к недвижимой с распределением ее владельцев по центуриям соответственно их имущественному состоянию. Диодор квалифицирует это мероприятие как разрешение для всякого гражданина быть записанным в ту трибу, в какую он захочет, и по тому классу ценза, какой он для себя предпочтет (Diod., XX, 36, 4). Аппий Клавдий, видимо, хотел идти и далее в том же направлении, сделав из этого нововведения необходимые политические выводы. Судя по тому же сообщению Диодора, он изменил состав сената, включив в него плебеев и детей вольноотпущенников (πολλοὺς καί τῶν ἀπελευθέρων υίοὺς ἀνέμιξε; после πολλοὺς Райзке добавляет τοῦ πλήθους). Он провел на курульную должность (в эдилы) своего секретаря Гнея Флавия, отец которого был рабом (Liv., IX, 46, 1, 10 сл.).

Хотя все эти мероприятия были совершенно необычны, вызвали резкий отпор со стороны патрициата и сохранили по себе в среде реакционного нобилитета недобрую память на очень долгие времена, следует думать, что деятельность Аппия Клавдия все же не находилась в очень резком противоречии с политической программой активных и прогрессивных слоев патрициата. И нужно предполагать, что они [169] оказывали ему поддержку и содействие как при проведении описанных нововведений, так и в дальнейшей его политической карьере (Аппий Клавдий после цензорства был дважды консулом в 307 и 296 гг. до н.э.). Ибо ничего не известно о его сколько–нибудь резких столкновениях с правящей верхушкой Рима, которые могли бы ему стоить не только карьеры, но и жизни. К тому же Ливий сообщает о некоторых политических шагах Аппия Клавдия (Liv., IX, 33 сл.), характеризующих его как истого патриция. Моммзен [15]отвергает эту версию Ливия как надуманно- тенденциозную, хотя она, может быть, как раз и в состоянии объяснить нам истинные обстоятельства политической карьеры Аппия Клавдия Цека. В этом именно смысле ею и пользуется А. Гренье [16], представляющий себе Аппия Клавдия аристократом, пытавшимся приспособить патрицианскую политику, к условиям своего времени, обращая ее в конечном счете на пользу аристократии.

Если Нибур видел в Аппии Клавдии подражателя греческим политикам–демократам типа Клисфена и Перикла, а Моммзен считал, что от него веет духом царей Тарквиниев или позднейших Цезарей [17], точка зрения А. Гренье тем более правомерна и исторична, что и в характеристике деятельности Аппия Клавдия Красса–децемвира, ярого врага и ненавистника плебса, проступают черты, роднящие его с Аппием Клавдием — цензором [18].

Как бы то ни было, в данной связи важно подчеркнуть, что факт привлечения к политической жизни до того бесправных общественных элементов находится в связи с увеличением хозяйственной активности римского правительства, предпринимавшего в эпоху цензорства Аппия Клавдия крупные государственные работы, стоившие Риму значительного финансового напряжения и связанные с необходимостью мобилизации огромного числа рабочих рук. Имеются также сведения, что именно в эпоху Аппия Клавдия Цека низшие категории цензовых граждан стали привлекаться к службе [170] в военном флоте (Dion. Hal., VII, 19; ср. Liv., I, 43, 7; VIII, 8, 8; ср. Polyb., VI, 19, 3). Известные мероприятия политического и идеологического характера, о которых речь идет в другом месте (см. ниже, стр. 243 сл.), связываемые с именем Аппия Клавдия, должны рассматриваться как естественный и необходимый результат расширения общественных контингентов, вовлекавшихся в деловую жизнь Рима, что требовало известной демократизации некоторых политических учреждений или по крайней мере их функций.