Лев Ельницкий - Возникновение и развитие рабства в Риме в VIII—III вв. до н.э.

Не менее сложно обстоит дело и со знаменитым законом (плебисцитом) Лициния и Секстия, предусматривающим в своей аграрной части предел для размеров оккупированных земель. По мнению ряда исследователей [28], максимум в 500 югеров земли в качестве оккупационного владения не соответствует реальным условиям середины IV в. до н.э., хотя это мнение и оспаривается в науке [29].

Не входя в детали вопроса, в данной связи не очень существенного, напомним лишь о том, что Секстиевы законы совпадают по времени с обострением латино–римских противоречий, нашедших выражение в войне Рима с Латинским союзом и в волнениях римского войска, бедноты и рабов, происшедших после I Самнитской войны в Кампании и Лации. Волнения эти происходили в значительной степени именно на аграрной почве: римские легионеры, [175] набранные отчасти из неполноправных граждан, стремились к захвату кампанских земель — к тому же, к чему стремились и союзные латиняне. Однако в связи с расширением круга участников восстания всплыл и был поднят на щит весь круг социально–политических вопросов, волновавших низы италийского общества. Насколько это все приняло конкретную форму, судить, впрочем, не очень легко из–за фрагментарности и противоречивости данных, которые более детально подвергнутся рассмотрению ниже. В данном же случае следует подчеркнуть лишь совместность аграрного движения римского плебса с социальными движениями угнетенных слоев римского общества, в частности рабов, равно как и сцепление идей, под флагом которых это законодательство осуществлялось или хотя бы прокламировалось, — с уравнительно–ограничительными идеями, господствовавшими в умах не только лишенных имущества низов, но и демократически настроенной части более зажиточных слоев римского общества.

Нельзя сказать, чтобы аристократически настроенный Рим вовсе не шел навстречу аграрным требованиям беднейшего плебса. Известная активность в организации колоний с латинским правом и раздел вновь завоеванных земель в Этрурии, Самнии и других местах говорит скорее об обратном. Но, во–первых, подобные меры не были достаточно последовательны и широки по охвату нуждающихся в земле, во–вторых, они были обречены на неуспех всем характером римской экономики той эпохи: новоявленное малоимущее крестьянство быстро попадало в долговую кабалу земельной аристократии, в лучшем же случае пауперизировалось и, таким образом, все равно не могло избегнуть рабства в той или иной его форме.

Социальная борьба, происходившая в римском обществе, следы проявления которой отмечались нами уже и в конце царского периода, находила свое отражение также и в тех правовых нормах, какие определяли существование профессиональных и религиозных ассоциаций. Видимо, в связи с волнениями плебса, имевшими место в царствование последнего Тарквиния (Liv., I, 49, 9), предпринято было запрещение коллегий, о чем традиция сохранила определенное известие (Dion. Hal., IV, 43, 2). Подобные же запреты повторялись и в начале эпохи республики (Liv. II, 28, 3), хотя Дионисий Галикарнасский и отмечает, что переход от тирании Тарквиниев к республиканской свободе [176] наменовался разрешением всякого рода частных ассоциаций, не нарушавших общественного порядка. В этом же смысле очевидно приходится понимать и ссылку Гая на законы XII таблиц, регламентирующие частные ассоциации (XII, 8, 2; Dig., XLVII, 22, 4: his (sodalibus) potestatem facit lex (sc. XII tab.) pactionem quam vellint sibi ferre dum ne quid ex publica lege corrumpant). И хотя с этих пор и до эпохи Пунических войн, когда в 186 г. до н.э. в силу ceнатусконсульта de Bacchanalibus были подвергнуты политическому преследованию религиозные ассоциации участников культа Вакха за их явно демократические тенденции (об этом подробнее ниже), ничего не слышно о запрещении коллегий, следует все же думать, что и в другие моменты обострения политического положения республики коллегии подвергались политическому преследованию или правовому ущемлению. По крайней мере отрывочное свидетельство Ливия (IX, 30, 5) позволяет предположить нечто подобное в отношении коллегии тибицинов (музыкантов), удалившейся из Рима в Тибур, ввиду отнятия у нее в цензорство Аппия Клавдия (312 г. до н.э.) неких древних привилегий.

Особенно же широкие преследования, касавшиеся как профессиональных коллегий, так и религиозных ассоциаций (в частности компитальных коллегий), производившиеся в напряженную эпоху средних десятилетий I в. до н.э., получили отражение в правовых актах запретительного характера, изданных постановлением сената в 64 г. до н.э. и вторично несколько позднее по распоряжению Юлия Цезаря, в 56 г. до н.э., когда он, по словам Светония (Suet. Caes., 42): cuncta collegia praeter antiquitus constituta distraxit. [177]

Этрусские цари в Риме, будучи вождями военных дружин, использовали для утверждения своей власти в полисе противоречия между родовой аристократией и не связанными с гентильной организацией слоями городского плебса. В царскую эпоху предпринято было немало для утверждения территориального (трибунального) принципа организации плебса в противовес его гентильной (куриатной) организации, которая охватывала, главным образом, сельское население. Создание четырех городских триб произошло еще в царское время. Их, как и многие другие установления государственно–демократического порядка, традиция связывала с деятельностью царя Сервия Туллия. Ему приписывалось также и распределение неполноправного и стоявшего юридически вне общины плебса по трибам и введение его, таким образом, в состав гражданства. Поскольку гентильная организация знала лишь рабов и клиентов (familia) рода, находившихся в беспрекословном подчинении у его главы, следует допустить, что внегентильные элементы юридически являли собой в какой–то части клиентелу и фамилию царя [1]. Появление ее должно было представлять определенную ступень в развитии государственного и муниципального рабовладения.

Надо думать, что государственные (царские) клиенты и рабы находились в более свободном и материально более выгодном положении, нежели рабы и клиенты гентильные. Так что для городского плебса в условиях преобладания гентильного порядка царская власть была единственной [178] защитой и надеждой, и мы почти ничего не знаем о каких-либо противоречиях между низшими общественными слоями и царской властью. Это не означает, однако, что для подобных противоречий вовсе не было почвы: царь обладал по отношению к городским клиентам и рабам властью патрона и владыки, которая ограничивалась только теми же сакрально–правовыми традициями и еще, пожалуй, чувством политической меры. И когда под влиянием каких–либо обстоятельств эта мера преступалась, возникала почва для противоречий и недовольства. Римская историческая традиция сохранила некоторые факты этого рода, относящиеся к царствованию последнего и наиболее историчного из всех царей этрусской династии — Тарквиния Гордого. И Ливий [2], и Дионисий Галикарнасский [3]сообщают согласно о том, что простой народ был раздражен на царя Тарквиния за то, что тот требовал от него весьма деятельного участия в строительных работах, предпринимавшихся в городе. «Римские люди, победители всех окрестных племен, были из воинов обращены в строителей и каменщиков», — восклицает Ливий [4]. Нетрудно догадаться, что в этом случае из его уст звучит критика царских мероприятий, исходящая вероятней всего не из плебейского, а из аристократического лагеря. Дионисий добавляет к этому в более конкретном и существенном для плебса смысле, что оплата труда была мизерной и заключалась в раздаче небольших порций зерна. Оба автора перечисляют и объекты строительства, предпринятого Тарквинием Гордым: это были — цирк и дренажные каналы, постройка которых была начата еще при его деде — Тарквинии Древнем. Правда, при этом Дионисий в противоречие Ливию разъясняет, будто к таким работам привлекались лишь те из плебеев, которых царь не считал годными для военного дела. Поскольку Тарквиний не делал, видимо, разницы между рабами и теми плебеями, кто уже вышел из рабского состояния и мог бы рассчитывать в связи с этим на более легкие условия существования, недовольство могли испытывать люди, до этого по своему положению не занятые тяжелым физическим трудом. [179]