Лев Ельницкий - Возникновение и развитие рабства в Риме в VIII—III вв. до н.э.

Подобные новшества в области официальной религии, диктовавшиеся соображениями. политико–демагогического характера, предпринимались на протяжении истории Римской республики (как, впрочем, и в более позднее время) неоднократно.

В данной связи для установления характера и степени участия рабов в официальном культе небезынтересен факт передачи Аппием Клавдием Цеком, в период его знаменитого цензорства, культа Геркулеса из рук нерадивых представителей родов Потициев и Пинариев в руки государственных рабов [44]. Аппию Клавдию приписывается, как мы знаем, ряд весьма широких мероприятий демократического характера, значительно подрывавших авторитет олигархического сената. Обширные строительные предприятия Аппия Клавдия должны были объединить и привести в движение значительные плебейские и рабские контингенты, нуждавшиеся не только в гражданских правах, но и в поощрениях чисто идейного порядка. [243]

Геркулес был демократическим божеством, олицетворявшим собой героику и этику труда. Имя его весьма нередко встречается на вотивах, исполненных рабами [45]. В Риме засвидетельствована collegium Herculis [46], что указывает на глубокое почтение к его имени в демократической среде [47]. Не удивительно поэтому, что в ряду других тенденциозно–политических мероприятий Аппия Клавдия мы сталкиваемся также и с демократизацией культа Геркулеса посредством передачи его исполнения в руки жрецов–рабов. Подобный акт, разумеется, вряд ли был бы возможен, если бы рабы в действительности бывали исключены из официального культа. До этого события, по единодушному показанию источников, культ Геракла в Риме, имевший древнейшее средоточие на Ara maxima — святилище, расположенном на Forum boarium, находился в руках двух патрицианских родов Потициев и Пинариев. Пинарии при этом, как свидетельствует, в частности, Вергилий [48], играли подчиненную роль «хранителей» культового места, выражаемую им словом custos, тогда как обычно в этом [244] случае следовало бы сказать о ней — aedituus. Вергилий не делает этого, видимо, лишь потому, что aedituus — смотритель храма — обычно раб. Как бы то ни было, несомненно, что Пинарии исполняли в культе Геракла рабскую функцию. Это обстоятельство, быть может, и облегчило передачу культа Геракла в 312 г. до н.э. в руки государственных рабов, с тем чтобы официальные жертвы были приносимы городским претором [49], подобно тому как в храме Арицийской Дианы при содействии жреца–раба совершал их некогда латинский диктатор.

Как известно, демократическое значение культа Геракла в Риме увеличивалось на протяжении столетий и римские императоры охотно выступали с его эпитетами и под его личиной для придания себе популярности среди простого народа, а император Максимиан официально принял титул Геркулия [50].

Таким образом, есть все основания для того, чтобы акт передачи культа Геракла в руки государственных рабов рассматривался как политическое мероприятие, направленное к демократизации культа, с одной стороны, и к увеличению его государственного значения, — с другой [51]. Также и роль государственных рабов в жизни Рима, которую у нас нет никаких оснований преуменьшать, могла стать от этого еще более значительной и общественно весомой, распространяясь вследствие причастности государственных [245] рабов к официальным культам из области экономической и на область политико–идеологическую [52].

Политическое значение демократических культов, в которых участвовали рабы, временами могло быть достаточно велико и действенно, обращаясь из фактора, умиротворяющего и сглаживающего социальные противоречия, в фактор, активизирующий и революционизирующий народные массы. Такого рода значение принадлежало, несомненно, в первую очередь Сатурналиям и другим культам и празднествам, провозглашающим социальное равенство и даже иногда перемену мест между рабами и господами. Подобного значения Сатурналий не приходится отрицать, несмотря на отсутствие прямых указаний в источниках на этот счет. Необходимо лишь внимательней отнестись к соответствующим косвенным данным. Известно, например, что царь Пирр в 283 г. до н.э. во время войны с Римом отпустил на празднование Сатурналий всех пленных [53]. Он совершил этот широкий демагогический жест с целью снискания себе популярности среди итало–римских общественных низов, с одной стороны, и с целью усиления в момент военной опасности внутренних подрывных элементов в Риме, — с другой. Пирр, видимо, хорошо учитывал создавшуюся обстановку, чреватую социальными взрывами, ибо как раз в это время среди римских вспомогательных войск произошло антиримское (как, впрочем, и антигреческое), антирабовладельческое восстание в Регии, речь о котором подробно велась выше.

Поскольку Полибий и Дионисий Галикарнасский подчеркивают связь и общность событий в Регии и в Мессане, [246] следует предположить, что и мамертинцы и регийские кампанцы действовали под влиянием одних и тех же руководивших ими идей, о которых, по крайней мере в отношении мамертинцев, можно составить себе некоторое представление. Легенда о мамертинском происхождении, даже и в таком виде, как мы находим ее у Феста, дает весьма немало для понимания идей, вдохновлявших первое поколение мамертинцев. Из рассказа Феста мы узнаем, например, что когда в Самнии вспыхнула чума, то Стенний Меттий, вождь того самнитского племени или рода, от которого происходят мамертинцы, испросив Аполлона, узнал, что исцеление может быть получено лишь по совершении обряда «священной весны», т.е. по высылке на новые места поколения, родившегося в данном году. Покинувшая в силу этого обычая Самний молодежь поселилась в Таурикане, откуда ее призвали на помощь мессинцы, воевавшие с соседями. В награду за эту помощь пришельцы были приняты в гражданство и наделены общинной землей (et in suum corpus Qommunionemque agrorum invitaverunt (sc. Messanenses) eos; Fest.; 150, 31L). После чего все члены общины стали именоваться мамертинцами, от имени их избавителя — бога Мамерса, оскского Марса.

Упомянутые в этом рассказе имена собственные подтверждаются эпиграфическими и другими историческими данными. Прежде всего имя племенного вождя, выведшего мамертинцев из Самния, — Стенния находим в качестве имени одного из двух meddices, названных в уже упоминавшейся оскской надписи из Мессаны, относящейся к раннемамертинской эпохе. Этим свидетельствуется его подлинность в том смысле, что оно было в употреблении у мамертинских вождей эпохи захвата ими Мессаны. Таурикана, откуда выводили себя месоинские мамертинцы, как уже было сказано выше, должна быть отождествлена с южноиталийской Таурианой. Причастность же мамертинцев к культу Аполлона, волею которого, соответственно рассказу Альфия, произошло переселение самнитов, подтверждается все той же оскской надписью из Мессаны, представляющей собой вотив мамертинских правителей Аполлону. Это же божество изображается также на мамертинских монетах [54]с эпитетом Архегета, т.е. вождя или царя–основателя. [247]