Лев Ельницкий - Возникновение и развитие рабства в Риме в VIII—III вв. до н.э.

Обряд «священной весны» (ver sacrum) известен в качестве самнитского или сабелльского легендарного обычая, под знаком которого совершалось в глубокой древности расселение сабелльских племен. При этом божеством, в честь которого совершался обряд «священной весны» и которое руководило переселением и являлось основателем новых поселений, был общеиталийский бог плодородия и родоначалия Марс, чьим именем (или именами его священных животных, указывавших переселенцам дорогу) называли себя новые общины. Таким происхождением гордились марсы, марруцины, гирпины, луканы, пиценты. Самнитский Бовианум был основан по преданию указанием Марсова быка. Само имя Италия, прилагавшееся, как известно, первоначально лишь к южной части Апеннинского полуострова, возникло, соответственно весьма распространенной в древности легенде [55], от оскского наименования теленка (молодого быка) — vitulum. Подтверждением прочности этой этимологии в сознании италийских племен, а стало быть, и цепкости связанных с ней мифологических представлений являются монеты Корфиния, чеканенные в то время, когда пункт этот был центром средне- и южноиталийских повстанцев в эпоху союзнической войны (91–88 гг. до н.э.), с легендой Viteliu и с изображением Марсова быка, растаптывающего (Марсову же) римскую волчицу, что символизировало борьбу италийцев за освобождение от власти Рима. Из этого следует, что представления об общеиталийском Марсе, как о боге расселяющихся и утверждающих свое существование племен, объединяли еще и в I в. до н.э. боровшихся за свою независимость марсов, самнитов и других италиков [56]. А из рассмотренного выше повествования Альфия о происхождении мамертинцев явствует, что совершенно аналогичные представления составляли идеологический арсенал последних в эпоху их утверждения и революционной активности в Сицилии.

Возникновение обряда «священной весны» и распространение культа Марса как солнечного божества плодородия, под эгидой которого происходит приумножение, разделение и расселение племен, должно быть отнесено ко времени этногенеза сабелльских племен и их распространения [248] по Средней и Южной Италии, происходившего особенно бурно в VII—V вв. до н.э. Следует полагать несомненным, что легенды о распространении сабеллов под водительством Марса были связаны с теми же представлениями о счастливой и благодатной жизни, которые связывались с легендарными царствованиями Сатурна, Фаунуса, Пикуса (т.е. того же Марса) и других богов–царей, основателей латинского племени и его общин. Эти идеи, как известно, легли в основу легенды о «золотом веке», весьма распространенной в древности и связанной с наиболее популярными празднествами (Сатурналиями, Дионисиями и др.). Они питали политические надежды общественных низов и использовались в общественных верхах для прикрытия классовых противоречий и поддержания социального равновесия [57]. Весьма вероятно, что подобные же «сатурнические идеи» присутствовали и в умах регийских кампанцев.

По свидетельству Аппиана [58], переворот в Регии произошел во время общегородского празднества, сопровождавшегося общественным пиршеством. Такие праздничные пиршества, как известно, имели всегда более или менее ярко выраженный сатурнический характер и сопровождались льготами и свободами для рабов и простонародья, что в трудные времена должно было лишь подчеркивать их бесправие и подогревать их революционные настроения.

Нет ничего удивительного поэтому, что мамертинцы связали свои стремления, приведшие их к захвату и социальному переустройству мессинской общины, с представлениями об обряде «священной весны», во исполнение которого их предки–соплеменники уходили с насиженных мест под водительством бога–родоначальника в поисках более счастливой и богатой жизни.

В знак того, что их предприятие освящено божественной волей, племенной традицией и стремлением к воплощению в жизнь идей «золотого века», они приняли наименование «мамертинцев», т.е. детей или людей Марса, по–оскски Мамерса [59]. Имя свое они распространили также и на мессинцев, оставленных ими в общине, равно как и на самый [249] город, удерживавший его наряду с прежним наименованием весьма продолжительное время [60]. [250]

Революционные действия мамертинцев, а также тесно связанных с ними регийских кампанцев, имели место в весьма тревожные в политическом отношении времена, когда Сицилия и Южная Италия служили ареной жестоких противоречий и открытой борьбы между греками, карфагенянами и римлянами. В III в. до н.э. политическая и социальная борьба в Сицилии и на юге Италии особенно обострилась после смерти Агафокла, в годы войны Рима с Пирром и во время I Пунической войны, когда значительные массы кампанского и южноиталийского населения были приведены в движение, когда, пользуясь противоречиями этих могущественных политических сил, луканы и бруттии нападали на прибрежные греческие города и подвергали их разграблению [61].

В связи с указанными событиями рассматривает революционный переворот в Мессане и Регии уже Полибий [62]. С ними должны быть сопоставлены также и те революционные движения, которые произошли в Африке во время политического кризиса, причиненного поражением карфагенян в I Пунической войне и известного под именем Ливийской войны 241—238 гг. до н.э., обстоятельства которой рассмотрены нами подробно выше. В этой войне, ведшейся иноземными наемниками и угнетенными местными племенами против Карфагена, значительную роль играли, также как в революционных событиях, происшедших в Мессане и Регии, южноиталийские контингенты.

Из описания Диодором великого сицилийского восстания рабов и, в частности, фигуры его вождя — сирийца Эвна следует, во–первых, что восстание было в немалой степени связано с идеями социального равенства и справедливости, выраженными в легенде о «золотом веке» и в ритуале сатурнических культов и празднеств; во–вторых же, явно, что источник Диодора представлял себе Эвна, вольно [251] или не вольно, в образе классического царя Сатурналий [63].

Культ Вакха, введенный в Риме в его наиболее откровенном виде в период II Пунической войны, имел на его родине, в Греции, ярко выраженный демократический и сатурнический характер. В аттических Дионисиях принимали участие рабы и другие угнетенные общественные элементы и вели себя во время празднества вольно и разнузданно. Эти же явления, видимо, повторились и в Риме во время Вакханалий. Оргиастический характер вакхических шествий, в которых наряду с простонародьем принимали участие и представители высших слоев общества, поразил воображение нобилитета и вызвал в нем весьма резкую и враждебную реакцию, получившую воплощение в знаменитом сенатусконсульте de Bacchanalibus. Сообщающие об этом авторы (подробнее всего Ливий [64]) ничего не говорят о политической стороне дела. Ливий, однако, связывает участников вакхических оргий в Риме с coniuratio clandestina [65]— «тайным заговором», что было бы непонятно при отсутствии соответствующего политического акцента. То, что он, несомненно, наличествовал, подтверждает прежде всего жестокость мер, принятых в отношении участников Вакханалий в 186 г. до н.э. Многие сотни римлян были казнены по обвинению в coniuratio, многие при неудачной попытке к бегству кончили жизнь самоубийством [66]. Известная часть участников движения все же избежала расправы и ускользнула из Рима. О их враждебной официальному Риму политической активности свидетельствуют события, развернувшиеся два года спустя на юге Италии в районе Тарента, где претор Л. Постумий подавлял восстания рабов–пастухов, действовавших под руководством бежавших из Рима участников Вакханалий [67]. Это движение, опиравшееся на широкие слои угнетенного апулийского пастушеского крестьянства, было подавлено с трудом и далеко не сразу [68]. Во всяком случае преследования [252] и экзекуции со стороны римской администрации производились еще и в 181 г. до н.э.