Алексей Васильев - От Ленина до Путина. Россия на Ближнем и Среднем Востоке

Во внешней политике стояли задачи остановить разорительную и смертельно опасную гонку вооружений, сократить вооружения, улучшить отношения с Западом, повернув от конфронтации к сотрудничеству, урегулировать и нормализовать отношения с Китаем, найти новые формы связей со странами Восточной Европы, которые тогда считались частью социалистического лагеря, урегулировать отношения с Японией и, наконец, найти выход из конфликтных ситуаций в «третьем мире», особенно в Афганистане.

Многие концепции, выдвинутые Горбачевым и его окружением, не были новыми. Но они подразумевали большую готовность идти на уступки и компромиссы, отказ и в области международных отношений от многих методов, принципов, идеологии прежнего СССР.

М. Горбачев стал говорить о приоритете общечеловеческих принципов над классовыми, о деидеологизации международных отношений, о внедрении понятия баланса интересов взамен баланса силы, о приоритете норм и принципов международного права, о взаимозависимости, под которой подразумевал существование связей, интересов универсального значения, которые выходят за рамки интересов и отдельного государства, и отдельного класса. С его точки зрения, вопросы глобального плана, касающиеся оружия массового уничтожения, международного экономического порядка, окружающей среды, естественных ресурсов, демографии, нельзя было рассматривать в контексте противостояния разных систем, идеологий. В решении этих вопросов не было врагов, все были союзниками. Вместо борьбы за «светлое будущее всего человечества — коммунизм» нужно было искать общие цели, объединяющие СССР, Запад и Восток. Из этого вытекало, что социализм не будет больше соревноваться с капитализмом. В выдвинутых идеях было много прекраснодушия, но в целом они означали признание того факта, что социалистический эксперимент в рамках СССР и мирового социалистического содружества провалился, не доказав своих преимуществ перед капитализмом, а капитализм показал жизненную силу и способность к самотрансформации. Мессианская идея, которая была сердцевиной идеологии Советского государства после Октябрьской революции и накладывала отпечаток на внешнюю политику, доживала последние дни.

Вместе с необходимостью положить конец разрушительной гонке вооружений родилась доктрина «оборонной достаточности», подразумевавшая, что советские вооруженные силы должны сделать невозможной агрессию против Советского Союза. Новый министр иностранных дел Эдуард Шеварднадзе подчеркивал, что здравый смысл, а не идеология должен определять политику.

В «третьем мире» стали отказываться от сотрудничества преимущественно со странами «соцориентации» и переходили к расширению связей с умеренными консервативными режимами. Опыт Афганистана и необходимость покончить с военной интервенцией подразумевали, что Советский Союз уже не может посылать войска в страны «третьего мира».

Правда, холодная война тоже имела свои правила игры, и одно из них состояло в том, что СССР и США никогда не доводили свое участие в региональных конфликтах до прямого противостояния, которое могло бы вызвать дальнейшую эскалацию. Но если раньше советская политика упорно пыталась отделить разрядку в Европе и продвижение по пути разоружения от своей поддержки делу разрушения существующего порядка в «третьем мире», в том числе насильственными методами, то сейчас подход изменился. Идея взаимозависимости и воздействия региональных конфликтов на общую систему взаимоотношений Восток — Запад, СССР — США была признана.

Но не стоит полагать, будто все эти идеи были сразу подхвачены внутри СССР. Еще в январе 1986 года заместитель заведующего международным отделом ЦК, пока еще набиравший силу в партийной иерархии К.Н. Брутенц писал: «Найдя невозможным переделать политическую карту мира, как это делалось в прошлом, империализм пытается подорвать суверенитет освободившихся стран окольными путями, в особенности активно используя экономические рычаги… Неоколониалистская политика империализма — одна из главных причин появления так называемых региональных конфликтов и того, что они остаются нерешенными» {287} 287 Правда. 10.01.1986. . Позднее в своих воспоминаниях К.Н. Брутенц будет излагать совсем другие мысли. Но подобные высказывания отражали господствовавшее тогда настроение и по инерции продолжались.

Ясно, что «третий мир», а значит Ближний и Средний Восток, не считая кровоточащего Афганистана, лежал на периферии интересов Горбачева, как и его предшественников. Видимо не зная ни проблем «третьего мира», ни способов установить с ним новые отношения, Горбачев понимал, что от старых подходов нужно отказываться. Если предстоял пересмотр всей структуры международных отношений, то и политику СССР в «третьем мире» также нужно было переосмысливать. Уже в своем выступлении в ноябре 1987 года, накануне 70-й годовщины Октябрьской революции, Горбачев заявил, что, несмотря на глубокие различия между государствами современного мира, существует «интернационализация мировых экономических связей», произошла всеохватывающая научная и техническая революция, которая затрагивает всех и позволяет поднять вопросы: «в состоянии ли капитализм освободиться от милитаризма», «может ли существовать капиталистическая система без неоколониализма», «может ли она функционировать без неэквивалентного обмена с «третьим миром» {288} 288 Там же. 03.11.1987. . М. Горбачев буквально подталкивал и советских политиков, и советских обществоведов к переосмыслению оценок «империализма», «неоколониализма», всего прежнего взгляда на «третий мир».

Спустя некоторое время в порыве покаяния и самобичевания многие советские политологи и политики стали посыпать голову пеплом и рвать на груди рубашку, обвиняя во всех сложностях «третьего мира» Советский Союз и обеляя Запад. Особенно усердствовали те, кто раньше активно участвовал в создании мифов о «третьем мире».

Но и на Западе реакция на «новое мышление» была сдержанной, а возросший советский потенциал и опыт конца 70-х — начала 80-х годов вызывали искаженное представление о реальных советских намерениях и возможностях. Поэтому еще совсем недавно, в 1989 году, такой знаток советской внешней политики, как американский политолог Э. Рубинштейн, писал: «Интервенции стали интегральной частью советской политики в «третьем мире». Мощные средства проецировать силу вовне сделали возможным для советских войск оказывать помощь там, где им был гарантирован доступ в те или иные страны… Волна советских вмешательств, которая прокатилась по «третьему миру» в 70-х годах, продемонстрировала возможность новых вмешательств в 90-х, что, однако, не является обязательным. СССР может дополнительно использовать возможность проецировать свою военную силу, а режимы в «третьем мире» больше заинтересованы в выживании. Все это делает более привлекательной возможность интервенции Москвы в «третьем мире» {289} 289 Rubinstein A. Op. cit. P. 162, 168. .