Михаил Гурвич - Бои на Карельском перешейке

— Сестра! Сестрица из санбата! Зайдите к нам… ко мне!

Я и не помню многих, не узнаю, а они меня встречают, как лучшего друга, как сестру родную. Как я была счастлива, видя их выздоравливающими, веселыми. И даже незнакомые казались мне родными, близкими…

В детстве я очень увлекалась книгами про войну. С упоением читала о героических походах Красной Армии, о легендарных наших народных героях — Чапаеве, Фрунзе, Лазо. Я мечтала: когда вырасту, обязательно буду участвовать в боях.

Годы шли. После школы я пошла учиться в медицинский техникум.

В августе 1939 года я вышла замуж за старшего политрука Александра Решетникова. Знали мы друг друга еще с детства, вместе учились в Уржуме, а потом он уехал продолжать образование в Ленинград. Шесть лет мы вели оживленную переписку. Когда я закончила техникум, мы поженились, и я переехала в Ленинград.

30 ноября радио известило о том, что войска Ленинградского военного округа, выполняя волю народа, перешли границу Финляндии. Взволнованная, я побежала к женоргу тов. Гавриловой, а от нее — в штаб округа. Просила послать меня на передовые позиции. Мне дали направление, я выехала на фронт поездом, потом пересела на автобус. В штабе мне выдали обмундирование и зачислили лекарским помощником. Неожиданно встречаю знакомого командира. Обрадованная, расспрашиваю о фронтовых делах. Он подробно мне рассказывает и сообщает, что Саша тоже здесь, в гаубичном полку. Я пошла проситься в эту часть. Начальник, увидев меня, спрашивает:

— Кто вы, мальчик или девочка?

Я — маленькая, круглолицая, стриженая, в мужском костюме— выглядела, наверно, очень смешно. Не растерявшись, отвечаю:

— Не мальчик и не девочка, а взрослая женщина; закончила медицинский техникум.

— А вы знаете, что эта часть расположена на передовых позициях?

— Знаю…

Ехала всю ночь. К 7 часам утра прибыла в часть. Темно. Кругом густой, высокий лес. Настороженная тишина. Люди разговаривают друг с другом вполголоса. Приглядываюсь, расспрашиваю. Где-то близко в лесу трещат пулеметы, изредка грохают орудия.

Я доложила о своем прибытии. Стараюсь держаться по-военному. Где-то поблизости был Саша, но я даже не подумала об этом, очень волновалась: каждую минуту могут появиться раненые. Справлюсь ли я, не растеряюсь ли?

Наступил рассвет. Вскоре загрохотала наша артиллерия. Белофинны стали отвечать. Воздух наполнился сплошным гулом. Вокруг рвались снаряды и мины. Люди укрылись в блиндажах. Я выглянула, нет ли раненых. Вдруг рядом разорвался снаряд, один командир на бегу зашатался и упал в снег. Я выбежала из блиндажа, наклонилась над ним. Его осколком ранило в голову. Осматриваю — кости не задеты, осколок только скользнул по черепу, рана неопасная. Раскрываю индивидуальный пакет, быстро перевязываю своего первого раненого. А сердце колотится, руки дрожат от волнения.

Командир спрашивает:

— Какое ранение, сестричка?.. Опасное?

Отвечаю:

— Нет, скоро поправитесь.

Помогла ему дойти до блиндажа, вызвала санитарную помощь, отправила раненого в тыл…

Вскоре встретила мужа. Смотрит на меня и не узнает. Я не выдержала и рассмеялась. Он бросился ко мне, затормошил.

— Ленка, ты ли это?

Узнав, что я приехала в часть работать, сказал:

— Вот это дело!..

Потом заболел наш военфельдшер, его отправили на самолете в госпиталь. Я осталась одна с санитарными инструкторами. Каждый вечер проводила в землянках групповые и индивидуальные беседы с бойцами. Рассказывала им, как надо поступать при различных ранениях, как уберечь раненого от заражения крови, проверяла, знают ли они, как обращаться с индивидуальным пакетом, оказать себе и товарищу первую помощь на поле боя.

В часы затишья Саша обучал меня верховой езде.

11 февраля начался штурм укрепленного района. Во время боя я была на командном пункте. То и дело вызывали к раненым. Однажды по телефону передали, что ранен старший политрук Решетников и что его отправили на медицинский пункт. Хотелось плакать, хотелось немедленно побежать туда, узнать, что же с моим Сашей. По работы было много, с поста уходить нельзя. Крепилась.

После боя направилась искать Сашу. У него оказалось тяжелое ранение — прострелено легкое. Увидев меня, он произнес одно лишь слово: «Лена!», дальше говорить не смог. Он тяжело дышал, 1130 рта шла кровь.

Я сопровождала его и других раненых на санитарной машине. Пятнадцать километров держала мужа на руках — ему вредна была тряска. Он держался стойко, не стонал. Когда его отправляли на самолете в Ленинград, я спросила:

— Саша, может быть, поехать с тобой?

Он посмотрел на меня и покачал головой:

— Я скоро поправлюсь и вернусь…

Проводила его и в тот же день возвратилась в часть.

Бои продолжались. Под сокрушительными ударами частей Красной Армии пала линия Маннергейма. Работа у нас все время была горячая. Изредка приходили успокаивающие письма от Саши. Иногда писала за него сестра, один раз он написал сам. Муж успокаивал меня, сообщал, что поправляется.

Но вот однажды вечером ко мне в землянку пришел командир и принес телеграмму. Читаю: «Состояние ухудшилось. Приезжайте».

Я смотрю на командира и вижу у него в руке еще один телеграфный бланк… У меня сжалось сердце.

Не глядя на меня, командир подает вторую телеграмму. Саша умер!..

А тут поступило сообщение: враг капитулировал, подписан мир. В 12 часов смолкла стрельба. Кругом радость. Люди поздравляют друг друга, обнимаются. А на меня взглянут и затихнут.

В тот же день я выехала в Ленинград. Приехала как раз к похоронам. Простилась навсегда со своим любимым другом и с горестным чувством снова вернулась в свою часть. Товарищи по работе понимали мое состояние — их чуткость трогала до глубины сердца.

После отвода войск меня перевели в Ленинградское краснознаменное артиллерийско-техническое училище. Правительство высоко оценило мою работу на фронте, наградив меня орденом Красного Знамени.

У меня растет маленькая дочурка Саша. Это моя радость и утешение. Я воспитываю ее и учусь без отрыва от работы — повышаю свою квалификацию. Если потребуется, снова встану в ряды защитников родной страны.

В первые же дни войны я заявила начальнику политотдела тов. Лисовскому, что хочу ехать на фронт. У меня двое детей. Он спросил, с кем я их оставлю.