Михаил Гурвич - Бои на Карельском перешейке

Ватагину было приказано добыть «языка». Командир разведывательной группы справедливо рассудил, что добыть «языка» в районе такого мощного дота — почти безнадежное дело. Он предложил иной план, на первый взгляд более сложный и трудный: добыть «языка» не на переднем крае обороны, а в глубине ее, где находился небольшой дот, уже подробно разведанный. Командование согласилось с этим предложением.

11 января, как только стемнело, группа Ватагина отправилась по лесу в свой опасный путь.

Вообразите себе лес, состоящий не из деревьев, а из столбов, лес без признаков ветвей на деревьях — только ободранные стволы остались на второй месяц беспрерывной бомбардировки! Вот по такому лесу и ползли двенадцать разведчиков. То вывороченная коряга преграждала им путь, то цепь воронок, то завал из деревьев, сбитых снарядами…

Уже остался позади дот № 45 (тот самый, что финны называли «Миллионным»). Разведчики зашли в тыл противника и с фланга подобрались к намеченной огневой точке.

Так и есть, расчеты были правильны: в тылу противник менее осторожен — ни одного часового!

Расставив часть людей вокруг дота для наблюдения за амбразурами, Ватагин с Герасименко и остальными бойцами направились к двери дота. Попытались открыть ее ломом — не удалось.

Загремели пустые консервные банки под ногами одного из разведчиков. Внутри каземата послышались голоса. Затем оттуда что-то громко спросили по-фински.

Разведчики промолчали.

Из дота раздалось (уже по-русски):

— Кто там? Что нужно?

Ни Герасименко, орудовавший ломом, ни кто другой из разведчиков не посмеялся над неожиданной наивностью вопроса — не до этого было.

Герасименко закричал:

— Открывай дверь.

В ответ из каземата раздалась отборная русская брань, произносимая, правда, с явным финским акцентом. И почти вслед за ней откуда-то из финского тыла прилетел грохнувший неподалеку снаряд: должно быть, финны, что сидели и доте, не только переругивались с нашими, но одновременно сообщили по телефону своему начальству о нападении.

Пришлось спешно ретироваться. Разведка благополучно вернулась назад, притащив в качестве вещественного доказательства кусок бетона от дота.

По возвращении Ватагин подробно разобрал итоги этой вылазки и пришел к выводу, что допустил ряд ошибок. Во-первых, не взял с собой саперов и не захватил взрывчатого вещества. Во-вторых, не договорился заранее о том, чтобы разведка в нужный момент была поддержана артиллерией. А чтобы артиллерия смогла поддержать разведчиков огнем, надо было иметь с ней постоянную связь, т. е. идти в разведку с проводом.

Командование признало доводы Ватагина основательными. Следующей ночью он снова отправился в расположение противника, имея уже саперов и связиста.

Основная группа пошла в прежнем составе. Сомнение возникло только насчет одного человека — Кириллова: можно ли ему идти? Дело в том, что Кириллов неожиданно заболел. Температура подскочила до 38 градусов, лицо покрылось неестественным румянцем, человеку явно следовало отлежаться в тепле.

Но Кириллов с необычайной для него настойчивостью и горячностью доказывал, что повышенная температура и румянец— Это попросту результат волнения, вызванного неудачей прошлой ночи, болезнь его как рукой снимет, если ему все-таки разрешат пойти в разведку, и вообще — это не болезнь, а сущие пустяки. В конце концов он убедил Ватагина.

Изведанным путем опять двинулись разведчики в обход «Миллионного» к дальней огневой точке…

Вот и она. Без единого звука расположились люди под командой Герасименко у амбразур дота, готовые в любую секунду забросать их гранатами.

Кириллов взобрался на купол дота, охраняя все подходы.

Саперы под руководством Ватагина заложили под дверь каземата взрывчатку.

Изнутри слышались спокойные голоса финнов — там никого не ждали.

Саперы отошли, готовясь зажечь запальную трубку. Только Кириллов не покидал поста. Да он не так уж и беспокоился за свою сохранность: взрывчатки заложили немного — лишь бы дверь вылетела. Поэтому вряд ли поранит.

Закладывать порцию поосновательней — так, чтобы взлетел весь дот, — Ватагин счел невыгодным. Во-первых, от такого «угощения» может не остаться ни одного живого среди гарнизона дота — и «языка» тогда не добудешь. Во-вторых, переполох произойдет чересчур большой, уходить придется с трудом: шутка сказать, целый дот в тылу на воздух взлетел! А взрыв не слишком большой мало ли от чего может произойти — хотя бы от собственной неосторожности команды дота. Конечно, переполох все равно будет, но как раз такой, что нашим разведчикам удастся под шумок благополучно вернуться назад…

Ватагин командует саперам:

— Зажигай!

Огонь струйкой бежит по шнуру. Вот он подскочил к двери. Легкое шипение. Мгновение тишины… Взрыв!..

Дверь рухнула наземь.

Тревожно озираясь, выскочил наружу какой-то финн.

Бросился на него сверху Кириллов, навалился Ватагин с саперами.

В дыру, образовавшуюся на месте двери, разведчики кинули несколько гранат, чтобы больше из дота никто уже не выскакивал! Пойманного финна связали, уложили в лодочку для перевозки раненых, которую захватили с собой, и — ходу!

Они видели, как к поврежденному доту спешили с разных сторон группы финнов… Где-то вспыхнула паническая стрельба.

Воспользовавшись тем, что внимание противника сосредоточилось на неожиданном взрыве в собственном тылу, наши разведчики довольно спокойно миновали передний край белофинской обороны.

Товарищи в части не знали, куда усадить героев. Потчевали их сладостями, отказываясь от собственного пайка, расспрашивали обо всех подробностях вылазки. В блиндаж приходили все новые и новые люди, настаивая, чтобы им повторили всю историю сначала.

Только сейчас Кириллов почувствовал, что он действительно болен. Он даже отказался от угощения…

В штабе тем временем допрашивали «языка».

С быстротой выстрела облетела дивизию весть о подвиге ватагинских разведчиков. Каждый командир, каждый мало-мальски инициативный боец стал строить собственные планы разведки, захвата «языка», разрушения дота. Пример ватагинцев поднимал людей на новые героические дела, звал к окончательному разгрому врага…

Советское правительство высоко оценило доблесть смелых разведчиков. Ватагину и Кириллову присвоено звание Героев Советского Союза, Герасименко награжден орденом Ленина. Многие другие также отмечены наградами.

Сейчас, через год, мне уже трудно вспомнить все числа, когда ходил в разведку. Точно помню лишь, что ходил шестнадцать раз — до того самого дня, пока не ранили. Единственное, что навсегда врезалось в память, — дата первой разведки, хотя эта разведка была и не так уж интересна.