Коллектив авторов - Война во время мира: Военизированные конфликты после Первой мировой войны. 1917–1923

Добровольчество в опустошенных насилием областях часто больше не означало, что офицер, солдат или неслуживший вступал в вооруженное формирование, которое субъективно связывал с борьбой за «нацию», «родину» или «революцию». Ибо он обычно противостоял противнику, который в иной форме утверждал о себе то же самое. Мотивы, заставлявшие примкнуть к вооруженной группе, часто находились вне идеологических нарративов и лишь постепенно приобретали политический оттенок {302} 302 Katzer N. Heute Weiße, morgen Rote. «Kollaboration» als Grenzerfahrung im Russischen Bürgerkrieg // Tauber J. (Hrsg.). «Kollaboration» in Nordosteuropa. Erscheinungsformen und Deutungen im 20. Jahrhundert. Wiesbaden, 2006. S. 379–405. . Одни хотели продолжать практиковавшееся ими военное ремесло, чтобы выжить, другие действовали из побуждения защитить себя, своих родных или свою деревню от брутального внешнего мира. Для третьих представлялась привлекательной возможность принадлежать к вооруженному сообществу, которое обеспечивало свое существование благодаря захваченной добыче. Немало было и тех, кто просто искал приключений, властвуя «с оружием в руках» {303} 303 Назаренко К.Б. Флот, революция и власть в России, 1917–1921. М., 2011; Морозова О.М. Антропология гражданской войны. Ростов-н/Д, 2012. .

Стабильность новых властных структур в Центральной России и в разнородных регионах зависела от того, кто смог собрать вокруг себя остатки профессиональных военных, насколько гибкой была его реакция на непредсказуемые условия и насколько успешным было обеспечение ресурсами. В переходное время между катастрофической военной зимой 1916/17 и летом 1918 года, когда в Центре упрочилась единоличная власть большевиков, государственные и военные макроструктуры рухнули. За оставшиеся ресурсы разгорелась ожесточенная борьба. В то время как большевики смогли превратить центральное ядро государства вокруг столиц Москвы и Петрограда в военную крепость и организовать централизованное управление, разрозненные противодействовавшие им правительства столкнулись с тяжелой необходимостью компенсировать свое периферийное положение и слабые административные ресурсы. Как и в Советской России, правила политики на периферии диктовало чрезвычайное положение. Провинциальные центры империи не справлялись с ролью «столиц». Будь то Омск в Сибири, Ростов-на-Дону на Юге, Киев на Украине, Севастополь в Крыму или Архангельск на Севере — ни один из центров военных диктатур белых никогда не считался чем-то большим, чем временная остановка в «марше на Москву». Помимо этого, эти центры составляли только узловые пункты слабо скоординированной сети больших и малых лидеров, которые враждовали между собой, даже если провозглашали совместную борьбу с красными. Их противоречившие друг другу амбиции обычно далеко выходили за пределы их реальной сферы влияния. Большая часть феноменальной роли «атаманов» и их конной свиты строилась на гипертрофированной риторике.

С точки зрения большевиков, главной опорой белых и, следовательно, военным центром контрреволюции было казачество {304} 304 Holquist Р. Making Cossacks Counter-Revolutionary. The Don Host and the 1918 Anti-Soviet Insurgency // Halfin I. (Ed.). Language and Revolution. Making Modern Political Identities. London, 2002. P. 83–103. . За этим последовали ретроспективные — и семантически расходившиеся с историческим образцом — определения русской или сибирской «Вандеи» {305} 305 Это понятие широко распространено, ср.: Калинин И. Русская Вандея. М.; Л., 1926. См. также мемуары казачьего генерал-майора — монархиста: Голубинцев С.В. Русская Вандея. Очерки гражданской войны на Дону 1917–1920 гг. Мюнхен, 1959. Документы см.: Шишкин В.И. (Ред.). Сибирская Вандея, 1919–1921. М., 2000–2001. Т. 1–2. . Скорее это следовало понимать символически, поскольку с точки зрения социальной истории размещавшиеся на периферии имперского ядра казачьи войска имели мало общего с роялистским народным движением Французской революции. У казачества отсутствовала также и ясно выраженная приверженность нации или единому государству. Казаков интересовал не имперский центр, а родная станица. Эта военная каста составляла лишь небольшую часть населения империи, однако имела чрезвычайное значение для обеспечения боеспособности русской армии в Первой мировой войне {306} 306 Stadler R ., Steininger R., Berger К.С. (Hrsg.). Die Kosaken im Ersten und Zweiten Weltkrieg. Innsbruck, 2008. .

Благодаря мобильности казаков их в прошлом всегда задействовали при подавлении внутренних беспорядков. После коллапса Старого режима они в большей степени были способны оградить свои территории, куда они возвращались массово или одиночными группами, от быстрого наступления хаоса. Уже при Временном правительстве казачьи вожди, такие как атаман донских казаков Алексей Максимович Каледин, подвергли сомнению авторитет центральных органов. На Государственном совещании в Москве летом 1917 года Каледин защищал элитарный консерватизм казацких «равенства и братства». Только тогда, когда солдат стоял над политикой, «отечество» и «государство» можно было защитить от «анархии и предательства» {307} 307 Речь Каледина от 14 августа 1917 года, цит. по: Покровский М.Н., Яковлев Я.Л. (Ред.). Государственное совещание. М.; Л., 1930. С. 73–76. Совет народных комиссаров отменил казачьи привилегии своим решением от 13 декабря 1917 года. . Дислоцированные по стране казачьи соединения больше не собирались брать в руки оружие в защиту монархии, но большевикам они с самого начала оказывали ожесточенное сопротивление {308} 308 Греков А.Н. Союз казачьих войск в Петрограде в 1917 году // Донская летопись. Белград, 1923. № 2. С. 229–231; Добрынин В. Борьба с большевизмом на юге России. Участие в борьбе донского казачества, февраль 1917 — март 1920 г. Прага, 1921. С. 27 и след. .

Как правило, заново избранные регулярные атаманы склонялись к тому, чтобы использовать свое военное и административное преимущество в интересах собственного дела. Последний раз в своей долгой истории казаки использовали выгоды мобильных кавалерийских соединений в мобильной войне {309} 309 Plochij S.M. The Cossack Myth. History and Nationhood in the Age of Empire. Cambridge, 2012; Лазарев A.B. Донские казаки в гражданской войне 1917–1920 гг. Историография проблемы. М., 1995. . Представлявшие собой своего рода «рыцарский орден степи», они знали, что правила этого ордена не годятся для того, чтобы подвигнуть их разрозненные общины к совместному действию, равно как и не могут стать единой идеологией всей России {310} 310 Голубинцев С.В. Русская Вандея. С. 5. . Когда Гражданская война достигла в 1919 году наивысшей точки, казацкие элитные соединения сражались преимущественно на стороне Добровольческой армии белых на Юге. Они даже могли отождествлять себя с «народом» небольшевистской России, который поставлял ей солдат {311} 311 Краснов П.Н. Всевеликое войско Донское // APP. Т. 5. Berlin, 1922. С. 288. . Характерно, однако, что Деникин отклонил предложение включить казаков в состав Добровольческой армии как самостоятельную Кубанскую армию {312} 312 Скобцов Д.Е. Драма Кубани // Голос минувшего на чужой стороне. 1926. № 1 (14). С. 224. .