Олег Абакумов - Третье отделение на страже нравственности и благочиния [Жандармы в борьбе со взятками и пороком, 1826–1866 гг.]

18 декабря тридцатитрехлетний отставной штаб-ротмистр Николай Николаевич Телепнев был привезен в Москву, 19 декабря допрошен следственной комиссией. 20 декабря Телепнев сознался.

Свои показания он давал следственной комиссии в присутствии московского обер-полицмейстера, „по увещании священника и при тщательных убеждениях Комиссии к показанию истины“. В деле зафиксировано: Николай Телепнев, „придя в чистосердечное раскаяние, сознался и объяснил“, что „машина, которая 9-го октября была привезена в квартиру коллежского регистратора Ивана Андреева Чернова, была сделана по моему плану, для отсылки главнокомандующему в Крыму войсками кн. Горчакову, как модель, чтобы он мог употребить другие в большем размере против неприятеля“ [581].

Далее следовало детальное описание изготовленной машины: „Сначала был сделан ящик, с перегородкою, и вложен в деревянную шкатулку; в ней утверждена скамеечка, на ней поставлена запаянная медная кастрюлька, для помещения в нее пороху, к кастрюльке проведены два пистолета дулами, а замками к одной стороне наружного ящика, и когда в кастрюльку был бы насыпан порох и заряжены пистолеты, то при выдвигании крыши наружного ящика, взведенные курки пистолетов должны были произвести выстрел и воспламенить порох, долженствовавший быть в кастрюльке, и потом взрыв всей машины“ [582]. Своим следователям Телепнев пообещал позже описать подробнее устройство машины и даже сделать ее модель, видимо искренно считая себя автором полезного изобретения.

Как видно из его дальнейших показаний, патриотический порыв вскоре остыл, и для борьбы с врагом приспособление не было использовано. „Когда машина была совершенно устроена, то она находилась долгое время без заряда, потому что отсылать ее к кн. Горчакову мне показалось дорого и бесполезно, так как я не был уверен, что она будет принята для желаемого мною употребления, подобно тому, как прежде посылаемые мною к разным должностным лицам проэкты и изобретения оставались без внимания“ [583], — продолжал Н. Телепнев. Свои дальнейшие шаги он объяснял мотивами морального свойства: „Почему не зная, что делать с упомянутою машиною и не находя лучшего употребления для нее как послать ее к дворянину Чернову, известному мне по слухам с самой дурной стороны“ [584].

Приступая к детальному описанию содеянного, Телепнев в правдивых мелочах прячет большую ложь: „Я насыпал в кастрюльку полтора фунта пороху, заместив остальное пространство внутренности оной древесными опилками, зарядил пистолеты, поставил машину в новый ящик и приказал бывшему у меня в услужении дворовому человеку родителя моего Гавриле Герасимову Ларину отвезти этот ящик в гостиницу Пуаре с тем, чтобы оный оттуда чрез сторожа железной дороги был отправлен к Чернову под тем предлогом, что к нему означенный ящик прислан из Санкт-Петербурга, а для большего удостоверения в этом приклеил печатный ярлык от станции Санкт-Петербургской до Московской, снятый им от чемодана своего, который был посылаем по железной дороге при поездке моей из Санкт-Петербурга в Москву“ [585]. Первая ложь заключалась в умолчании о набитом в ящик стекле, травмировавшем понятых при взрыве (в первом рапорте зафиксировано, что „найдены осколки бутылки весьма толстого стекла“ [586]).

Дальше Телепнев продолжал лгать, пытаясь смягчить свою вину и скрыть мотивы проступка: „Цель посылки машины к Чернову была та, чтобы взрывом оной испугать его и может быть легко ранить, — но убить Чернова, а тем более кого-нибудь другого из окружающих его я не имел ни малейшего помысла, доказательством этого служит то, что машина была сделана для помещения пяти с половиною фунтов пороху, а я всыпал в нее оного только полтора фунта — и то, что я с Черновым не только неприятностей, но и знакомства не имел, никогда его не видал и кто его окружает, не знал, — следовательно, убить его, Чернова, или кого-нибудь из живущих при нем мне не было никакого побуждения и цели и никто из родных Чернова и посторонних меня к этому не подкупал и не подговаривал“ [587]. Телепнев очень скоро откажется от своих „чистосердечных“ признаний. Пока же он только назвал тех, кто помогал ему отправлять посылку (дворовый человек Г. Ларин, столяр Михайло, писарь И. Мягков).

Жандармский штаб-офицер Воейков, слышавший эти признания, полагал, что „показание это не заслуживает вполне доверия“, что Телепнев „скрывает главную побудительную причину, старается своим сознанием оградить от ответственности соучастников сего замысла и затмить истину“ [588].

Воейков был вновь командирован для допроса и задержания Г. Ларина. Слуга Телепнева, двадцатилетний парень, оказался довольно разговорчив и сообщил следователю, что „главное лицо — жена Чернова, с которой Телепнев знаком с 1853 г.“ [589]. Для свидания с ней он три раза ездил в Калугу и был в Грабцове, она приезжала в город из своего имения для свидания с Телепневым, а в прошлом году приезжала в Москву и была у Телепнева в квартире. После встречи с Черновой Телепнев посылал Ларина в Петербург, с заданием передать „пузырек с какою-то жидкостью, для того чтобы влить оное в питье Чернову“. Пузырек был отдан камердинеру Чернова В. Афанасьеву, будто бы от жены Чернова. Признался Гаврила Ларин и в том, что помогал в устройстве ящика, набил бутылки, заполнил пустоты ящика ими, „пересыпал опилками и переложил ватою“. Установлено было со слов Ларина, что Телепнев был знаком с орловским аптекарем Ионсоном, чиновник Мягков привлекался им для переписки бумаг, у С. Лукович „бывал в квартире, а также и она к нему приезжала“, знаком был и с французом Шарлевилем [590].

При такой осведомленности следователей Телепневу не имело смысла более упорствовать. По сообщению Перфильева: „Телепнев доведен был до сознания, что он действительно предпринимал различные средства для уничтожения Чернова“ [591].

Если сразу после задержания Телепнев был сдержан в показаниях, то после уличения фактами он начал активно „сотрудничать со следствием“ и оговаривать своих знакомых. Он рассказал, что посылал яд для Чернова, „имел намерение заманить [его] в Марьину рощу и убить, и, наконец, придумал послать ему разрывной ящик“. Телепнев признал, что к этому „повлекла любовная связь его с женою Чернова, желавшей освободиться от мужа“. По словам Телепнева, в подготовке убийства будто бы принимал участие отец Черновой (к началу следствия уже умерший). Именно он дал пузырек с ядом. „При объяснении с Черновой Телепнев требовал от нее постоянной любви и 300 тыс. руб. сер., если цель будет достигнута и будто бы ею было дано ему обязательство, что она непременно все исполнит, но впоследствии это обязательство Черновой он, Телепнев, при ней же будто бы уничтожил“ [592], — записывали следователи признания преступника. Но своему начальству докладывали, что Телепнев сообщает „разные вымыслы, не имеющие никакого вероятия“, и явно желает скрыть соучастников [593]. Потом Телепнев вспомнил, что „он чрез французского подданного виконта Шарлевиля был подкуплен родными Чернова за 40 тыс. руб. сер.“. Кем именно, не знал точно, так как Шарлевиль говорил, что его дело „деньги, а не имена и что он не уполномочен их называть“ [594]. Допрошенный Шарлевиль отрицал какие-либо разговоры и намерения в отношении Чернова.