Василий Кельсиев - Галичина и Молдавия, путевые письма

Спрашивается, насколько это пятнадцатимиллионное племя свободно от своих преданий. Пятнадцатимиллионный народ может или отрешиться от всего своего прошедшего и во имя того, чтоб каждый полуграмотный человек возымел бы право писать все, что ему угодно, следует ли, чтоб целое племя отказалось от своей литературы, которую оно само создало. Может ли пятнадцатимиллионный народ отречься от своего прошлого и начать жизнь заново? Были в Киеве писатели, в Остроге библия печаталась. Может ли и благоразумно ли поступит этот народ, если он во имя интересов цивилизации плюет на все свое прошлое и дойдет до того, что перестанет понимать, что писали отцы его, что язык отцов его станет ему чуждым?

До сих пор была литература русская, принадлежавшая одинаково как северным, так и южноруссам. Выкинуть всю эту литературу за ворота, пожалуй, можно. Сербы сумели это сделать. Начать жизнь заново – но кто же поведет эту жизнь заново? Если даже мужик южнорусский на подобную проделку и согласится, то чем же гг. агитаторы подобной проделки заменять ему то, что у него уж есть.

Следуя Волку Степановичу Караджичу, сербы (имеются в виду хорваты) отреклись от всяких связей с прошлым, и чего ж они добились? Что такое представляет собой сербское княжество, порвавшее все связи с прошедшим? Сербское княжество действует постоянно во имя прошедшего, но сорок лет тому назад сербы, не порывавшие связи с прошедшим, сумели отбиться от турок; нынешние ничего сделать не могли; отказавшись от старого, порвавши связь с заветом отцов своих, они делались не более как игрушка в руках Франции и Австрии.

Единственное спасение славянства, каких бы племен оно ни было, – принять тот язык, который, при всех его недостатках, благодаря Господу Богу, цветет, существует, и на котором и умные и глупые люди, как умеют, пописывают. Все-таки тот книжный язык, созданный общими силами, северными и южными русскими, ни северным, ни южным русским не чужой. Язык этот таков, что каждый славянин должен ему учиться. Этот язык готовится сделаться тем в восточной Европы, чем до сих пор был язык французский, тем самым, чем язык Данте сделался для итальянцев, а язык Лютера для немцев. Какие тут южнорусы, какие тут сербы, болгары и платдейчеры в виду тех великих событий, которые происходят в дни наши, когда вей племена соединяются воедино? К чему тут вносить раздор в школы и обучать каких-нибудь украинских мальчишек не той азбуке и не тому языку, который должен быть господствующим языком в восточной Европе, как английский сделался языком Северной Америки. Пусть будет принят один общий язык, и пускай деревенские мальчишки не сбиваются с толку во имя лишнего патриотизма. Первое дело и первый вопрос для всех славян в настоящее время состоит в том, как бы слиться в одно целое, тот самый вопрос, который так недавно из раздробленной Италии создал – Королевство Итальянское. Потом, когда все это сольется в одно единое, счет произойти может. Что выйдет дальше, про то наши внуки узнают, но для нас, людей второй половины XIX в. другой задачи быть не может, а потому не благоразумно ли принять тот язык, который существует готовым, то правописание, при всех его недостатках, принять за законное и, не мудрствуя лукаво, идти на выручку тем, кого выручать в настоящее время надлежит ? Но то, что ясно теперь нам в 60-х годах, понималось совершенно иначе в 20-х годах. То было время увлечений, было время фантазий, фантазий честных и благородных, с которыми мы можем не соглашаться, но не уважать которые мы не можешь. Повторять теперь зады, идти по дороги Волка Караджича было бы, разумеется смешно и нелепо, и лучшее тому доказательство, что это было бы смешно и нелепо, что все его последователи обрываются, так что имена их делаются почти смешными. Но штука, затеянная ими тогда принесла свою огромную пользу, и относиться к ним, к этим людям, создавшим славянские литературы на местных наречиях, легко нельзя. Свое дело они сделали, свою службу они сослужили. Ребятишкам, разумеется, надо читать детские книги. Славяне были тогда ребятишками, нужно было им не только разжевать пищу, но и в рот положить – славяне были тогда грудные младенцы, которых кормить можно было только молоком. Все-таки славяне приучились читать, все-таки создали кое-какие литературы неизящные, до такой степени жалкие что нельзя даже посоветовать заняться славянскими наречиями для изучения славянских литератур; но дело сделано. Честь и слава тем, которые сделали первый шаг; камень в них бросать нельзя, хотя они шли не по той дороге, по которой в наше время следует идти...

Скоро две недели, что я здесь, и все еще не успел осмотреть всех достопамятностей столицы Льва Галицкого. Город чрезвычайно красив и отлично вымощен, как все Австрийские города. Улицы, большею частью, прямые и недурные. Архитектура домов изредка напоминает краковскую, то есть, стены идут не по отвесу, а откосом, отчего каждый дом напоминает собою крепость и свидетельствует не то о неуверенности архитектора, не то о намерении сохранить дом для потомства на веки вечные. Много фонтанов и много статуй на улицах; великолепный бульвар (вал) проходит по середине города; красивые площади (рынки) и порядочные отели. Вывески все по-польски, изредка по-еврейски и по-немецки; польский язык и польский говор всюду так преобладают, что проезжий может и не догадаться, что он не в Польше. Даже чернорабочие в городе – поляки, даже села кругом Львова – мазурские: прежнее правительство нарочно населяло мазурами окрестности города, чтоб распространить и язык, и веру господствовавшего в Речи Посполитой племени. Костёлы очень хороши. Большею частью стоят они на местах русских православных и униатских церквей; им же досталась и большая часть русских церковных имуществ. Осмотрел я большую часть здешних русских (униатских) церквей – все невелики и все бедны; во всех слышится одна и та же жалоба на невозможность хоть немножко исправить обряд и на отсутствие всякой моральной и материальной поддержки со стороны правительства. Из России тоже ничем их не поддерживают, по нашей робости и застенчивости которой ни у одного народа и ни у одного правительства на свете нет. Пруссия открыто помогает кирхам и обществам немцев-протестантов в Венгрии; Франция и Австрия явно поддерживают католиков в Турции – одни мы церемонимся и трусим, потому что не освободились еще от немецкого формализма, мертвящего всяку душу живу, потому что... да мало ли найдется всяких “потому что!”

Есть здесь у русских ставропигийская лавра Успения Пресвятой Богородицы, древность которой восходить к XIII веку. При ней замечательно братство в защиту от полонизации, существующее до сих пор, типография, книжная лавка. Лавра делает все, что может, для поддержания Руси: книги издает, ученые журналы, месяцесловы; словом, все делает, на что только средств хватает. К братству ставропигийскому принадлежит почти каждый порядочный русский в Галичини: это я заключаю из “Альбума” протокола братства с древнейших времен и поныне. “Альбум” этот чрезвычайно любопытен в пояснении, откуда взялась наша гражданская печать и почерк прошлого века. Говорят, что Петр Великий гражданскую печать выдумал, а оказывается, он, просто-напросто, заимствовал ее у галичан и прочих малорусов, которые употребляли ее еще в XVI веке. Заголовки многих грамот и статутов, виденные мною в Ставропигии, начерчены чисто нашими гражданскими буквами, а текст, писанный в XVI веке – очевидный прототип нашей скорописи и наших прописей елисаветинских и екатерининских времен. Малорусы, которые столько содействовали нашему просвещению со времен Никона, переделали нашу старую азбуку и скоропись на свой лад – и к счастью, переделали хорошо; их почерк действительно был четче и проще нашего.