Святослав Сахарнов - Шляпа императора. Сатирическая история человечества в 100 новеллах

Между прочим, гроб не пригодился. Для того чтобы отправить тело Нельсона в Англию, его поместили в бочку.

В Лондоне бронзовая статуя адмирала до сих пор высится на верху колонны над Трафальгарской площадью.

Увы! Что слава!.. Эмма? Какая Эмма? Король и правительство сделали вид, что не понимают, о чем идет речь. Эмма умерла в нищете. Злые языки говорят, что порой даже бутылку водки ей приходилось воровать.

Корабль после боя

Прежде чем вступить в сражение под Трафальгаром, простодушный Нельсон поднял сигнал: «Англия надеется, что каждый выполнит свой долг».

Он-то его выполнил…

Судна, которые сами двигаются против течения

Собственно говоря, мечта изобрести судно, которое бы само двигалось против течения, давно томила щедрых на выдумку.

— Нехорошо как-то получается, — рассуждал, бывало, сам с собой флотоводец, расхаживая по палубе галеры, которую двигали вперед несколько сот весел. К каждому веслу было приковано по два-три гребца. — Медленно идем, весло за весло цепляется, того и гляди, кто-то окочурится… О, вот и упал! Теперь отклепывай его от весла, бросай за борт, ищи другого…

Придумывалось плохо: вместо рабов стали использовать каторжников, но от этого прогресса в технике не получилось.

Наконец француз Дени Папен, гуляя по берегу Сены, обратил внимание на баржи, которые тащили против течения лошади.

— И лошадок жалко, — посочувствовал Дени (про рабов и каторжников он тоже помнил). — Как мужички, может, пособить им? — обратился он к владельцам конных барж. — Может, придумать что-то, облегчить, а?

Мужички почесали в своих французских париках и согласились:

— Валяй!

Папен раздобыл паровой котел и приспособил к нему не то гребное колесо, не то какие-то особые весла. Котел запыхтел, баржа медленно двинулась против течения.

— Смотри-ка, сволочь, плывет! — ахнули французы.

Собрался совет баржевладельцев и быстро установил, что паровая машина их разорит: лошади против машины не устоят.

В ту же ночь баржа запылала. Когда Папен прибежал на берег, в воде плавали одни только угольки.

Человечество едва не осталось без парохода. Но идеей заинтересовался американец Фултон.

— Главное, никаких соплей, никакой благотворительности. Строим для того чтобы продавать на каждый рейс билеты, — предупредил он.

Он построил пароход «Клермонт», и тот стал плавать по реке Гудзон.

Не исключена возможность, что среди первых пассажиров оказался кто-то из французских мужичков, перебравшихся к тому времени в Америку.

Американец Фултон

— Вот тут порядок, тут другое дело, — сказал он, глядя, как в кассу парохода со звоном летят монеты. — А то — лошадей жалко!

И пароход не сожгли. Он плавал довольно долго.

Но в целом судьба изобретателей и вообще новаторов вызывает глубокие раздумья. Почему-то обращались с ними во все века самым подлым образом. Вспомним хотя бы Колумба, Джордано Бруно и Виноградова.

Так что, прежде чем облагодетельствовать человечество, автор открытия должен задуматься: стоит ли?

Однажды поэт Некрасов держал банк и крупно проиграл.

— Сволочи, паразиты, — думал он, возвращаясь в три часа ночи по Невскому и глядя на особняки, — кровь народную пьют. Не надо было мне прикупать к девятке!

Придя домой, он посмотрел в окно, увидел парадный подъезд и окончательно расстроился.

— И на пиках зря играл, — думал он. — В следующий раз надо будет осторожнее. И не ремизить.

Около парадного подъезда собирались просители.

— У-у… кровососы, на военных поставках наживаетесь? Железные дороги строите? Шарахну-ка я стихотворение, — решил поэт. — «Слава печальнику горя народного…» Тьфу, что это я вдруг о себе? «Вот парадный подъезд… По торжественным дням…»

Работалось споро.

— Странное дело, — сказал генерал-губернатор Нидерландской Индии, — у нас нет колонии на подветренном берегу Новой Гвинеи! На наветренном есть, а тут нет… Как бы англичане не проникли. Послать корвет!

Девятка

Корвет «Тритон», подобрав подходящий залив, высадил на берег 100 солдат, группу каторжников и трех ученых-натуралистов. В инструкции, врученной капитану корабля, губернатор на десяти страницах расписал, как следует поднимать на берегу флаг. Флаг под ружейные залпы подняли, заливу дали имя Тритон, построили форт. Солдаты стали стрелять в папуасов, а натуралисты побежали в лес собирать клещей и москитов.

Прошло три года.

— Странное дело, — сказал новый губернатор, который сменил прежнего, — как ни придет в этот залив корабль, так на берегу одни могилы. Вон последний раз — из ста человек двадцать четыре умерло, остальные больны… Кстати, надо проверить: выполняется ли порядок спуска и подъема флага?

Спустя еще год от малярии и желтой лихорадки в форту уже умерло триста человек. Из натуралистов двое погибли, третий с коллекцией клещей бежал в Голландию.

— Странное дело, ничего не понимаю! — сказал последний по счету губернатор. — Нарочно они умирают, что ли?

И он приказал вывезти оставшихся из этого ужасного залива. При этом особо оговорил, как спускать флаг: кому где стоять, сколько раз стрелять в воздух.

Кто знает, может быть, это действительно так важно? А то подумаешь — умирают люди!

Жизнь на теплых, овеваемых ветром тихоокеанских островах была не так уж и плоха. На худой конец, там можно было круглый год ходить без штанов и питаться крысами и кокосовыми орехами.

Нравы были тоже облегчены. Первые европейцы, достигшие Маркизских островов, описали очень милый обычай. По сути дела он заменял собой длительное и нудное ухаживание,

которым занимались в Европе молодые люди. Изобретательные островитяне снабдили своих юношей резными тросточками. Каждая тросточка имела свой узор. Во время вечерних прогулок каждый мог подойти к девушке, которая ему понравилась, и молча протянуть ей тросточку. Девушка, делая вид, что это ее совершенно не интересует, незаметно проводила пальцами и запоминала узор. «Бугорок… бугорок, три насечки, крест…» Затем они, как ни в чем не бывало, расходились, а когда над островом вставала желтая луна и в небе загорались крупные, как фонари, звезды, молодой человек тихонько подкрадывался к хижине. Стены у хижин были из пальмовых листьев. Пошелестев, юноша просовывал междулистьев свою трость. Девушка в темноте на ощупь проверяла: «Бугорок, бугорок, три насечки…» Дальше она или втягивала тросточку внутрь, и молодой ухажер мог смело влезать на четвереньках в низкую, закрытую циновкой дверь, или она решительно выталкивала трость, что значило: «Иди ты знаешь куда!..» Тут ничего не оставалось, он шел на берег океана и, сидя под луной, слагал под звуки волн песню о неразделенной любви.