Миньона Яновская - Очень долгий путь [Из истории хирургии]

А он и не знал об этом. Просто он не мог вынести нашествия смерти в дом, где человека должны спасать от смерти. Он ужасался и, ужасаясь, наблюдал. И увидел то, чего не видел, не замечал ни один из профессоров той же клиники. Он обратил внимание на любопытный факт: почему-то те женщины, у которых роды принимали простые акушерки, умирали гораздо реже, чем те, кто прибегал к помощи врачей и профессоров.

Секрет раскрывался просто. Акушерки находились только при роженицах — здоровых женщинах, производящих на свет младенцев. И больше ни с кем не имели дела — ни с теми, у кого были гнойные воспаления, ни с теми, кто мучился в родильной горячке. Этих лечили профессора. От заразных гнойных больных из анатомического театра, где производились вскрытия, они подходили к родильному столу или к кровати, и одного прикосновения их нечистых рук было достаточно, чтобы здоровая женщина, только что ставшая матерью, была обречена на смерть.

Пристально наблюдая, чисто эмпирически Земмельвейс понял это. А поняв, назвал всех профессоров, в том числе и себя, неопознанными убийцами. Он публично заявил, что в смерти сотен женщин в Венской клинике виноват он, Игнац Земмельвейс, виноваты врачи и профессора клиники, как, впрочем, и всех других больниц мира. Они, и только они, на собственных руках, одежде и инструментах переносят заразу от больных женщин, от вскрытых трупов на здоровых рожениц.

Не обращая внимания на грозный шум, поднятый в среде коллег его, прямо скажем, неосторожным заявлением, Земмельвейс не ограничился обвинением — он тут же сделал выводы. Отныне, прежде чем подойти к рожающей женщине, он тщательным образом в течение нескольких минут скреб щетками руки, чистил ногти, мочил руки в крепком хлорном растворе.

Женщины в его отделении стали умирать в десять раз реже от одного только мытья рук. И Земмельвейс всячески уговаривал венских врачей последовать его примеру.

Но они не простили ему обвинения, брошенного им в лицо.

Быть может, сумей Земмельвейс подвести под свои умозрительные заключения хоть какую-то научную базу, бороться с ним было бы куда труднее. Но он мог только утверждать то, что сам наблюдал, — научных доказательств роли микробов в переносе инфекций не имел в то время ни один человек в мире.

Из Венской университетской клиники Игнац Земмельвейс был изгнан. Прошло немного времени, и его прочно забыли. Мало кто знал, что профессор Земмельвейс, тяжело заболев, умер в психиатрической больнице.

Когда четверть века спустя Луи Пастер потребовал от хирургов, чтобы они обжигали свои инструменты на огне, он уже знал, а не просто догадывался, что болезни переносятся микробами, что микробы попадают на руки и инструменты вместе с пылью, которая носится в воздухе. Пастер, в отличие от Земмельвейса, подводил под все свои утверждения строго научные опыты. Что не помешало медицинскому сословию Франции встречать его научно обоснованные теории стеной непонимания и протеста. Жизнь ученого Пастера была по-своему не менее трагичной, чем жизнь акушера Земмельвейса.

Так трудно и мучительно рождается на свет новая идея, ценою многих жертв утверждая себя…

Однажды парижский хирург доктор Герен, прошедший вместе с армией всю франко-прусскую войну 1870–1871 годов, пригласил к себе в госпиталь Пастера, чтобы показать ему, каких замечательных результатов добился он в своей практике благодаря открытиям Пастера.

Когда Пастер вошел, старый доктор встретил его стоя и не садился, пока не уселся Пастер. Пастер, известный своей скромностью, был очень смущен. Но Герен посмотрел на него восторженными, немного печальными стариковскими глазами и сказал:

— Все хирурги должны встать перед вами, господин Пастер, ибо я не одинок; я знаю, что ваши открытия уже много сделали для хирургии, и знаю, что они приведут к полному перевороту нашей науки. Я уверен, что миазмы, выделяющиеся из гноя раненых, являются истинной причиной ужасной гнойной инфекции, этого хирургического бедствия. Сколько раненых погибло на моих глазах, независимо от того, накладывали ли им повязки из корпии, или применяли по нескольку раз в день промывание, или же оставляли на ране пропитанное гноем белье. Когда я в отчаянии старался найти какое-нибудь средство для предупреждения этого ужасного осложнения, мне пришло в голову, что гнойные инфекции вызываются такими же микроскопическими тельцами, как те, которые вы, господин Пастер, вылавливали из воздуха. И тогда я решил: буду фильтровать воздух, чтобы предохранить места ранения от попадания в них телец, как это делали вы в своем знаменитом опыте. Я изобрел многослойные повязки из ваты и был счастлив убедиться, что мои предвиденья оправдались. В госпитале Сен-Луи с марта по июнь 1871 года из тридцати четырех оперированных мною и перевязанных таким способом девятнадцать были спасены от смерти.

— Девятнадцать, — задумчиво повторил Пастер, — это много…

— Это все, что я мог сделать, — ответил Герен, словно чувствуя себя виноватым, что всего девятнадцать из тридцати четырех остались живы.

Пастер между тем оглядел кабинет хирурга, увидел микроскоп, увидел набор инструментов самой разной формы, подошел к окну, возле которого стоял стол с микроскопом, и жестом поманил Герена. Потом он сунул под микроскоп кончик хирургического зонда, дал посмотреть в объектив хозяину кабинета.

— Вы видите, доктор? На поверхности этого, такого, казалось бы, гладкого зонда на самом деле множество углублений. В них скапливается пыль, и ее не удалить самыми тщательными промываниями. Посмотрите сами!

Тут же, под микроскопом, Пастер извлек тоненькой иголочкой из этих углублений пыль и нанес ее на предметное стекло. Герен взглянул и ахнул — боже, сколько там было живых существ!

— Теперь вы видите, — удовлетворенно сказал Пастер, — что вносите в рану своими инструментами? Теперь вы понимаете, почему пятнадцать ваших раненых все-таки погибли?! Надо обжигать хирургические инструменты. Пламя разрушает все органическое, что находится в пыли, а стало быть, и микробов. В своей лаборатории, где я постоянно окружен различными невидимыми организмами, я перед употреблением инструментов всегда провожу их через огонь.

Между тем идеи Пастера о том, что виновниками брожения и гниения являются микробы, давно уже перелетели через Ла-Манш, из Франции в Англию, где молодой хирург Листер искал выхода из тупика, в который зашла к тому времени хирургия.

Ввиду плохо поставленной научной информации новое и такое важное учение Листера достигло родины Пастера, подсказавшего основы его теории, только через несколько лет. Даже во время войны, как вы это уже поняли из беседы Пастера с доктором Гереном, французские хирурги представления не имели об антисептике. Хотя еще за четыре месяца до начала франко-прусской войны Листер прочел свою знаменитую лекцию, перевернувшую всю хирургию, и опубликовал ее в «Обзоре научных течений». Лекция была посвящена проникновению микробов в гнойные очаги и борьбе с ними. А за пять лет до этого молодой Листер выпустил в свет свою первую статью «О новом способе лечения осложненных переломов, нарывов и т. д.». И вскоре — второе сочинение — «Об антисептическом принципе в хирургической практике».