Миньона Яновская - Очень долгий путь [Из истории хирургии]

Пользуясь обезболиванием, под прикрытием антисептики (а позднее асептики) нож хирурга проник в совершенно прежде недоступные области, — даже операции на мозге получили право гражданства.

Все это, разумеется, не сразу, но на протяжении короткого срока. Хирургия все больше приобретала очертания науки, все больше требовала специализации — с расширением показаний и областей, доступных операциям, один и тот же хирург не мог уже быть универсалом. Постепенно отпочковались от основного ствола отдельные ветви и веточки: офтальмология, гинекология, отоларингология, урология, ортопедия, онкология, нейрохирургия, анестезиология, хирургия грудной области и ряд других.

Наркоз и антисептика за считанные десятилетия дали хирургии больше, чем весь хирургический опыт, накопленный прежними веками.

Наркоз и антисептика не разрешили всех проблем, стоявших перед хирургической наукой. Они только послужили «точкой опоры», от которой она оттолкнулась в своем стремительном беге.

Борьба с хирургическими инфекциями ни на день не прекращалась за все прошедшие с тех пор сто лет. Микробы то отступали, то наступали вновь; позволяли себя перехитрить, а потом оказывались «хитрее» человека. Был период — период рождения антибиотиков — когда хирургия, как и вся медицина, возликовала: думалось, на сей раз невидимые враги повержены навсегда. Ликованье продолжалось недолго — болезнетворные микроорганизмы оказались коварней, чем этого можно было ожидать.

Предупреждение и лечение гнойной хирургической инфекции и по сегодняшний день остается актуальной проблемой. Вопреки соблюдению классических правил асептики и антисептики, вопреки антибиотикам.

Как это случилось? Почему за последние годы число послеоперационных гнойных осложнений во всем мире снова возросло?

Микробы, как и все живые организмы, приспосабливаются к окружающей среде. После некоторых изменений в обмене веществ, после каких-то количественных накоплений микроб перестает реагировать на препарат или антибиотик, ставший для него привычной средой. Микроб приспособился к новой среде и изменился качественно: он стал устойчивым к лекарству. Это новое качество передается микробом по наследству. Оно может развиться в организме человека, пораженном поначалу чувствительными к лекарству бактериями, в процессе лечения. Уцелевшие и давшие потомство микроорганизмы, условно говоря, «иммунны» к данному целебному веществу. Когда такие «иммунные» микробы попадают к другому человеку, лекарство уже неспособно излечить его.

Более того — микробы и сами болеют: их заражают вирусы; и вирусы оказались переносчиками «иммунности» от одного вида микробов к другому. Таким образом, круг замкнулся: любой микроорганизм, существующий в природе, может стать устойчивым к препарату, независимо от того, подвергался ли этот вид воздействию данного лекарства, и независимо от того, попали ли представители этого вида когда бы то ни было в человеческий организм.

И еще того хуже — иммунологи установили, что большие дозы антибиотиков тормозят развитие защитных реакций организма. Значит, наряду с возникновением «иммунных» к антибиотикам микробов, «возникают» и резко ослабленные в борьбе с ними люди (в том случае, когда врачи вынуждены применять массированные дозы лекарства).

Особенно зловредным оказался стафилококк — чаще всего именно он заражает послеоперационные раны, вызывая в них нагноение, именно против него труднее всего подобрать «подходящий» антибиотик. Стафилококк взял в осаду хирургические отделения и больницы, отодвинув на второй план всю другую микрофлору.

Ученые продолжают создавать все новые и новые антибиотики, способные наносить в малых дозах наибольший вред микробам, охватывать наиболее широкий круг их разновидностей и причинять наименьший вред человеку. Так возникли синтетические и полусинтетические антибиотики, пока наиболее эффективные и наименее токсичные. Дополненные ферментативными препаратами, они ускоряют заживление ран и уничтожают поколения «нечувствительных» микробов.

Хирургия успешно осваивает и новый метод борьбы с инфекцией — гипербарическую оксигенацию. Этот сугубо научный термин означает насыщение организма кислородом в условиях повышенного давления. Операции делают в специальных барокамерах, и повышенное содержание кислорода в тканях подавляет развитие раневой инфекции. Особенно поразительный эффект получается при лечении газовой гангрены — грозного заболевания, вызываемого анаэробными микроорганизмами: инфекция отступает буквально на глазах врача, в момент проведения лечебного сеанса. Тяжелейшие послеоперационные больные быстро выздоравливают.

В августе 1971 года в Москве проходил XXIV конгресс Международного общества хирургов. Одним из центральных вопросов программы конгресса была борьба с инфекцией в хирургии. Надо думать, и в этой борьбе наука выйдет победительницей.

Год 1928. Небольшая комната физического факультета Московского университета. За стеной заседает Всесоюзный съезд физиологов. А в маленькой комнате-лаборатории идет необычный опыт.

Опыт упорно не удается вот уже пятый день, и это странно, потому что в предыдущие четыре года сложный эксперимент проходил успешно.

Сергей Сергеевич Брюхоненко — физиолог и изобретатель, доктор медицинских наук, человек многосторонне одаренный, недоумевает: что бы это могло значить?

В последний день съезда, когда до конца заседаний осталось всего несколько часов, профессора Брюхоненко внезапно осенило: все дело в препарате, замедляющем свертывание крови!

— Вот что, — сказал он своим сотрудникам, — нужно срочно раздобыть наганол! Может быть, осталась хоть одна ампула на складе…

Сергею Сергеевичу повезло — как раз одна-единственная ампула и оставалась на складе. Последний опыт быстро пошел на лад, все дело действительно было в наганоле (препарате, созданном самим же Брюхоненко). Профессор кивнул, кто-то из сотрудников выбежал в дверь, за которой в большой аудитории шло последнее заседание съезда физиологов.

Председательствовал академик Л. А. Орбелли. Сотрудник Брюхоненко пробрался к нему и шепнул на ухо два слова. Извинившись перед докладчиком, выступавшим в эту минуту, Леон Абгарович объявил, что сейчас будет продемонстрирован опыт, показ которого, по техническим причинам, не терпит отлагательства.

На сцену по рельсам выехал небольшой стол: на столе стояло белое фаянсовое блюдо, а на блюде лежала… живая голова собаки.

Голова сохраняла живой блеск глаз и, будто беззвучно лая на толпу обступивших ее людей, скалила зубы; моргала, когда кто-то дунул ей в глаза; голова проглотила кусок сыра, сунутого ей в рот, и облизнулась, когда ей смазали чем-то едким губы.