Антон Шиндлинг - Кайзеры

Заинтересованность Вильгельма германским вопросом объяснялась в основном желанием воспользоваться послемартовским вакуумом для усиления позиций Пруссии внутри Германии. В отличие от брата, Вильгельм все дальше уходил от великогерманской традиции Старой империи. В 1849/50 годах он был готов к последнему бою, причем его, в противоположность большинству Франкфуртского парламента, не пугало применение силы: «Тот, кто хочет править Германией, должен ее завоевать — а ля Гагерн здесь ничего не получится. Пришло ли время объединения, знает один лишь Бог, но предназначение Пруссии состоит в том, чтобы возглавить Германию, это предопределено всей нашей историей…» (письмо Нацмеру от 20 мая 1849 года, там же, I, 203). В тот момент это относилось прежде всего к разоружению баденских и пфальцских республиканцев, по со временем такой подход во все большей степени распространялся и на старую императорскую власть в Вене.

Вильгельм поддерживал проект генерала Радовица, католика и главного советника Фридриха Вильгельма IV, при реализации которого в 1849/50 годах с переменным успехом проводилось объединение Северной и Средней Германии под эгидой Пруссии. При этом инициаторы плана не обращали большого внимания на некоторые «слишком демократические элементы» конституции Союза, поскольку были уверены в том, что после завершения объединения смогут внести в конституцию нужные им изменения. Главной для них была реализация якобы исторически обоснованной претензии на руководящую роль: «Историческое развитие Пруссии указывает на то, что она призвана рано или поздно встать во главе Германии» (Заключение от 19 мая 1850 года, там же, I, 250). Однако не приходилось надеяться, что этот план удастся реализовать мирным путем, и когда в связи с конституционным кризисом в Гессене впереди замаячил вооруженный конфликт, Вильгельм не колебался. Получив под свое командование армейский корпус, он был готов ринуться вперед и чрезвычайно огорчился, когда окрик из Петербурга заставил короля отказаться от этой затеи (Ольмюцкое соглашение, 29 ноября 1850 года).

Этот тяжелый эпизод вновь заставил Вильгельма пересмотреть свою политическую модель Германии. В начале 50-х годов он был настроен пессимистично: «Мне кажется, что нам уже не предоставится возможности добиться для Пруссии желанного статуса» (письмо Нацмеру от 4 апреля 1851 года, там же, I, 280). Затем появляются признаки изменения тактики: сближение с Австрией, поиски опоры в умеренном либерализме, ставка на притягательную силу «устремленности Пруссии в будущее». Это вовсе не означало отказа от исходных стратегических целей. 29 декабря Вильгельм писал Бунзену о том, что лишь «временно придется отказаться от территориальных приобретений» (Schultze 1930, I, 197). Однако теперь на первый план вышла необходимость добиться реформы Союза: ставилась задача не вытеснить Австрию из Союза, а усилить положение Пруссии в Союзе, в крайнем случае создать повое объединение наряду с Союзом. Вильгельма прежде всего заботило развитие германской военной исполнительной системы, в которой либо Пруссия вне общей конструкции союзного права получила бы верховное командование над союзной армией, либо командование союзной армией осуществлялось бы на паритетных началах при фактическом разделении, а мелкие и средние государства были бы связаны с Пруссией системой внесоюзных двусторонних договоров по аналогии с таможенным союзом. Переговоры, которые велись во время Австро-итальянской войны 1859 года и в следующем году, показали, что эту идею реализовать не удастся, поскольку на настроения правительств средних государств слишком большое влияние оказывал страх перед Пруссией. Лишь тогда, в декабре 1861 года, Вильгельм вернулся к идее нового объединения, постаравшись поглубже скрыть его военную направленность. На протяжении всего периода «Новой эры» и своего самодержавного правления он пытался найти некий средний путь — не выходя из Союза, не возвращаясь ко временам Франкфуртского парламента, не идя на второй Ольмюц и не стремясь реализовать итальянскую модель, попытаться мелкими шагами изменить политические и военные реалии Союза. При этом он рассчитывал на растущую привлекательность роли Пруссии как защитника и ее экономической мощи.

Единственное, что с этим не согласовывалось, — это конституционные конфликты и конфликты вокруг армии в Пруссии, которые сводили на нет все достигнутое с помощью политики «моральных завоеваний». Эти внутриполитические конфликты находились в вопиющем противоречии с претензией на образ правозащитника, борющегося за симпатии Германии. Этот кризис делал невозможным именно то самое национальное согласие, которое, в свою очередь, было единственной силой, способной его преодолеть. Вильгельм не мог решить эту дилемму, которая едва не побудила его отречься от престола.

После 1862 года у Вильгельма сохранялся еще определенный скепсис в отношении германской политики, который следует отнести на счет некоторой неприязни к Бисмарку и той роли, которая ему как королю, а затем и императору отводилась в этих проектах. С задиристым министром монарха объединяла готовность не отвергать с порога идею осторожного сотрудничества с национальным движением при условии сохранения всех инструментов власти. Однако при этом Вильгельм под национальным движением понимал прежде всего его княжеское, баденско-кобургское крыло. Однако заигрывание с романтическим национализмом, всеобщим избирательным правом, свержением князей, антивельфовской демагогией, популистскими и макиавеллистскими замыслами создания нового государства путем развала Германского союза при совершенно неопределенной перспективе на будущее Вильгельм считал игрой с огнем и оставлял ее «белому революционеру» (Gall). Гогенцоллерну, генералу и главе одной из европейских династий такой образ действий казался чересчур рискованным, непонятным и неэстетичным.

Для Вильгельма эта игра продолжала оставаться непонятной и неэстетичной все те годы, на протяжении которых в нее приходилось играть. Он понимал, что является незаменимым участником этой игры, с течением времени все больше верил в ее успех, но даже это не смогло полностью преодолеть его сомнений и антипатии. Вильгельм не терпел ничего «демонического», считал ниже своего достоинства «ковыряться в саже и грязи», и можно понять, какие мучения испытывал сын Луизы и супруг Августы, будучи вынужденным делать общее дело со своим «бравым парнем» (Marcks, 193). Лишь с болью в сердце Вильгельм уступил Бисмарку и не поехал в 1863 году на съезд князей во Франкфурт. После долгих колебаний он последовал за Бисмарком в шлезвиг-гольштейнском конфликте, проявив «прусский государственный эгоизм» (там же, 214), хотя именно этого как будто бы и следовало ожидать от духовного наследника Фридриха II. Ему требовалось время для того, чтобы освоиться в эпохе массовых движений. Его адаптация во времени вес же оказалась успешной. На причинах этого успеха мы остановимся ниже.