Тарас Каляндрук - Тайны боевых искусств Украины

В казаковании казак видел что-то почетное для себя. В самом слове не содержалось ничего, что напоминало бы ему о принуждении, наоборот, в нем как выражалась свобода выбора. Он шел не служить, а осуществлять на деле свое давнее желание, возможно, даже свои детские мечты. Хотя свобода эта была иллюзорная, но она радовала его душу. Рассказывая о себе, он говорил: «Мы пошли брать аул Какуриновский» или: «Мы пошли на новый постой», тогда как, рассказывая о регулярных частях, он употреблял другие выражения: «их погнали брать аул Какуриновский» или «их погнали на новый постой». Этим он как оттенял разницу в служебном положении казака и солдата. В то время, как казак осуществляет определенное действие сознательно, понимая положение и требования необходимости, солдат бессознательно выполняет только приказ и требование сверху. Казак казакует, а солдат служит, вследствие этого казак смотрел на солдата сверху вниз (81, 72, 10).

Сабля Ивана Мазепы.

Освящение боевого знамени. Со Служебника Лазаря Барановича.

Особенно большое значение в Запорожской Сечи придавалось воспитанию героического духа. Ведь человек, который приходил на Сечь, должен был быть готовым в любую минуту пойти на смерть, отстаивая не какие-то материальные блага, а, в первую очередь, идеалы воина-защитника своей земли, своего народа. Когда же человека интересовали только деньги, сытая и спокойная жизнь, он не мог уже быть сечевиком. «Там где сапожник, Сечи конец», — говорит запорожская поговорка. Настоящий казак не гнался за материальными благами: «Пластун не знаком с роскошью, не очень ладно одет, мытарствует, а пластунства не бросает» (100, 67). Казак чувствовал себя ответственным как перед своими предками, так и перед своими потомками, ведь от его действий в течение жизни зависит будущее его Рода-Народа. И поэтому смысл жизни сечевика был направлен, прежде всего, на самовоспитание, на закаливание воли, на борьбу с искушениями в собственной душе. Именно поэтому на Сечи существовал ряд специфических обычаев, аналогичных обычаям монашеско-рыцарских орденов Запада. Запорожцы придерживались обета безбрачия (женщин на Сечь категорически не допускали), отдавали предпочтение коллективной собственности (земля на Сечи ежегодно перераспределялась, также распределялась и военная добыча, добытая в походах), выборными, а не наследственными, были институты запорожской власти (очень примечателен такой запорожский обычай: при избрании кошевого, чтобы он не возгордился, старики вымазывали ему грязью голову). Каждый запорожец считал себя неотъемлемой частью великой, единой сечевой семьи («Сеч — Мать, Большой Луг — Отец») и знал, что от его жизни и смерти зависит дальнейшая судьба Сечи. Поэтому казаки не боялись умереть в бою, а смерть дома считались для себя бесчестием. Если же казак из-за тяжелых ран не мог воевать, он брал в руки кобзу и шел в народ поднимать его духовно. А некоторые казаки, которых на Сечи называли «молельники», дожив до глубокой старости, уединялись или шли в монастырь и там постами и молитвами просили у Бога милости и силы для народа и казаков. Кстати, так закончил свою жизнь старый казак Илья Моровец, нетленные мощи которого до сих пор лежат в Киево-Печерской Лавре. Сечевые казаки имели свой собственный Спасо-Межигорский монастырь, который содержался на средства войска, а после уничтожения Сечи был разрушен «боголюбивыми» московскими оккупантами. Вообще же, как отмечали очевидцы, у казаков церковь сливалась с войском, а духовенство составляло неотъемлемую часть. Казаки назначали между собой священников и послушников, которых кошевой атаман подавал епископу для испытания и посвящения. Вот как выглядел этот обычай в Черноморье: «Нужно ли говорить, что при такой привилегии многим заслуженным казакам, которые сожгли не один заряд пороха на войне, приходилось еще дымить кадилом вокруг алтаря? И так как все казаки того времени, стар и млад, брили голову, то случалось, что назначенные в попы кандидаты появлялись к архиереям на постриг с одной „чуприной“ — небольшим пучком волос на голове» (149, 168).

Соблюдение нравственности у казаков считалось основой достижения военного счастья. Пост, молитва, добрые дела, уважение к старшим, предкам, только это могло дать воину силу побеждать в бою гораздо более многочисленного противника. Несоблюдение законов морали несло за собой поражение и смерть. Очевидец, описывая смерть полковника Ивана Ганджи под Пилявцями, отмечает, что это произошло из-за того, что он сел на коня, не помолившись перед битвой, ведь казак перед боем должен обязательно обратиться к Пресвятой Богородице. Без молитвы не начинали казаки ни битвы, ни какие-либо общественные дела. Созвав Раду на Сечи, чтобы принять решение о войне с турками, кошевой Богданко (Богдан Ружинский) «…сам на середину выходит, саблей сверкает, святым местам три поклона ложит, а на четыре стороны по одному поклону, и казакам один поклон, и еще сотникам и полковникам поклон; к Богу молитву читает» (177, І, 78). Казаки верили, что Пресвятая Богородица и сам Господь всем Небесным Воинством вступает в бою и придает им сил победить врага. Именно обратившись за помощью к Пресвятой Богородице, сумел победить князь Мстислав своего соперника князя Редедю. Старый казак Илья Моровец, оказавшись в безнадежном положении в бою, также обращается к Господу и Пресвятой Богородице:

Икона Пресвятой Покровы с изображением последнего кошевого Запорожской Сечи Петра Калнишевского.

Св. Юрий (Георгий) Змееборец в виде казака. Икона нач. XV в.

Вообще-то запорожцы очень серьезно относились к вере, считая себя воинами-охранителями Христа. Это нашло отражение в запорожской иконографии, где Небесные Ангелы нередко изображались в образе запорожцев (154, 587–588). В церкви на богослужении запорожцы, во время чтения Евангелия, стояли с вытянутыми до половины саблями, символизируя таким образом, что они являются рыцарями Божьими. Об этом вспоминает столетний запорожец Никита Леонтьевич Корж: «а как читали Евангелие, то все казаки вынимали до половины из ножен сабли для того, чтобы знали, что запорожцы непрестанно готовы защищать святую церковь и слово Божие» (181, 237). «Надежда в Боге, а крепость в руке — правому делу конец», — именно такой девиз был выгравирован на сабле гетмана Мазепы (1, 213). Даже свои заговоры казаки всегда начинали по формуле: «Я буду шептать, а ты, Боже, спасать…» (149, 252). Именно чрезвычайная вера в Бога была основой тех невероятных подвигов, которыми удивляли наши предки весь мир. Эти подвиги описывали современники, как нечто удивительное, невозможное для осуществления простыми смертными, а на самом деле, секрет их осуществления базировался именно в чрезвычайно твердой вере наших предков-рыцарей.