Дарья Наленч - Пилсудский [Легенды и факты]

Прошло уже столько лет. Кладбища 1920 года давно заросли густыми кустами, их заслонили новые, более длинные ряды могил погибших в годы второй мировой войны. Не один из участников сражения под Радзымином успел принять участие в битве за Берлин, и многие бывшие польские легионеры в окопах под Ленино, на Висле, Одре и Нысе успели поделиться, как облаткой братства, последним сухарем, последней обоймой, иногда последним дыханием с ненавистным когда-то большевиком.

Осталась в истории двадцатипятилетняя цепь событий, полностью завершенная и закрытая. Остался фрагмент истории Польши и истории России.

Чем он является сегодня для нас? Бесспорно, частью нашей истории, во многом поучительной, бесспорно, все еще частью нас самих — нашей жизни, нашего мировоззрения, нашего исторического и политического опыта. Ибо ничего нельзя вычеркнуть из прошлого. Нельзя устранить никакие факты и события, которые формировали судьбы и мысли наших отцов и нас самих. Мы все выросли из той эпохи.

История 1920 года учит нас. Учит, чего делать нельзя, чего следует остерегаться.

Действительно, Польша начала эту войну и выиграл ее польский солдат… Но войны могло не быть, не должно было быть. Польша заплатила за нее не только десятками тысяч погибших в 1920 году, но и миллионами погибших в годы второй мировой войны.

В походе на Киев и походе на Варшаву созревала самая большая трагедия поляков и русских — трагедия изоляции.

Автор дневника М. Лепецкий (1897–1969) был в первой половине 30-х годов человеком, близким к Бельведеру, семье и лично Ю. Пилсудскому, можно сказать, жил их повседневными заботами и планами. Естественно, как и все пилсудчики, он обожествлял и восхвалял Маршала, участвуя в создании так называемой белой легенды.

Образ мышления автора наложил отпечаток и на содержание книги, которая не лишена односторонности и субъективности. В дневниковых зарисовках из жизни Ю. Пилсудского в 1923–1935 годах М. Лепецкий главный акцент переносит на личные впечатления, освещение «внутренней кухни» Бельведера и Генерального инспектората Вооруженных сил, с которым была связана деятельность Ю. Пилсудского в последние годы его жизни. В этом контексте объяснимым становится и сострадание автора к уже угасавшему лидеру нации, бывшему для большинства поляков того периода непререкаемым авторитетом.

Авторы перевода книги сочли целесообразным ограничиться лишь теми фрагментами дневника, которые позволяют советскому читателю более глубоко понять образ Ю. Пилсудского как человека — личности, бесспорно, сильной, неординарной и неоднозначной, проникнуть в суть легенды вождя поляков, любовно рисуемой пропагандой того периода. И дело здесь не только в своеобразной политической близорукости автора дневника: возлелеянное десятилетиями видение крепкой, независимой Польши ассоциировалось в умах и сердцах поляков с деяниями человека без изъянов — любящего отца двух дочерей и любимого отца нации.

Майор Мечислав Богдан Лепецкий участвовал в борьбе за восстановление государственной независимости Польши. Много путешествовал: был в Центральной и Южной Америке, ряде арабских стран, посетил Сибирь, Кавказ, излагая свои впечатления в книгах и брошюрах. В возрасте двадцати пяти лет демобилизовался и отправился в Бразилию, где стал организатором и руководителем союза стрелков, закамуфлированного под Союз польских спортивных обществ, Юнак…

Это в дальнейшем оказало определенное влияние на судьбу М. Лепецкого. Спустя несколько дней после майского переворота 1926 года ему предложили вернуться в армию и занять должность референта в кабинете военного министра.

С Ю. Пилсудским автор дневника познакомился ближе в 1931 году, когда выполнял поручение министра иностранных дел Польши Ю. Бека — неофициально ассистировать Ю. Пилсудскому во время его отдыха на Мадейре. Затем — снова воинская служба, работа в министерстве иностранных дел, в польском посольстве в Румынии. В октябре 1931 года по возвращении из Бухареста вместе с Ю. Пилсудским, где тот находился на отдыхе, М. Лепецкий был назначен его адъютантом.

С осени 1931 по май 1935 года, то есть до последних дней жизни Маршала, адъютант М. Лепецкий жил вместе с Ю. Пилсудским в Генеральном инспекторате Вооруженных сил и, разумеется, хорошо ориентировался во многих незаметных глазу простого поляка особенностях труда и быта Маршала. Понятно, он не был введен в борьбу в высших кругах власти (да это, впрочем, и не входило в обязанности адъютанта), но о некоторых ее нюансах, бесспорно, догадывался. Впрочем, в своих записках — по понятным причинам — автор тщательно обходил все то, что могло бросить тень на кого-либо из элиты власти, тем более на Ю. Пилсудского.

Книга должна была появиться еще в конце 1939 года, однако вторая мировая война не позволила ей увидеть свет. После трагического сентября 1939 года М. Лепецкий эмигрировал во Францию, а затем переехал в Бразилию. В Польшу возвратился лишь в 1962 году. В сохранившейся рукописи автор произвел лишь незначительные поправки стилистического и редакционного характера.

День 2 марта 1934 года был погожим, солнечным. Голубое небо и теплый ветер создавали иллюзию конца зимы и скорого наступления лета.

Ссылаясь на это, я обратился к Маршалу:

— Весна в этом году ранняя.

Тот был в хорошем настроении, поэтому не отделался от моих слов пожатием плеч, как иногда бывало.

— Как в 1920 году, — ответил он.

— Я не очень уж помню ту весну, — сказал я. — В памяти запало только то, что, когда 1-й пехотный полк легионов переезжал с Северного фронта (из-под Барановичей) в Звяхель, было совсем тепло. Мы ехали в открытых вагонах, хотя был еще только март.

— Начало апреля, — поправил меня Пилсудский.

— Да, да. Теперь вспоминаю, что Пасху мы отмечали еще в Новой Мыши и лишь потом отправились в Звяхель.

Маршал поднялся с кресла и наклонился к огромной карте польских и прилегающих земель, висевшей на специальной подставке рядом со столом. Его взгляд остановился вначале в том месте, где виднелась надпись «Барановичи», а потом на маленьком кружочке с надписью «Звяхель» и наконец совершенно неожиданно перенесся туда, где поблизости от Скериевиц миниатюрными буковками было написано «Спала».

— В 1920 году весна пришла очень рано, уже в марте, — сказал он. — Пасха пришлась в том году на 1 апреля. Я решил провести праздники в Спале и поехал туда на автомашине. Ну и представьте себе, увидел там цветущие абрикосы. Первое апреля — и цветущие абрикосы!