Валерий Сойфер - Сталин и мошенники в науке

После принятия этого решения с Жебрака как с инициатора процесса потребовали представить конкретные предложения по будущей тематике института, его структуре, численному составу коллектива, потребным материальным ресурсам (о том, что именно Жебрак был назначен ответственным за составление этих важнейших параметров будущего академического института говорилось в ряде выступлений на заседании Президиума АН СССР в конце августа 1948 года (19), об этом же рассказывали мне в личных беседах многие из генетиков, кого Жебрак привлек тогда к созданию этого института {57} ).

Другим важным указанием на то, что в академии считали вопрос предрешенным, стало то, что с осени 1946 года отдел кадров Академии начал выделять ставки для зачисления сотрудников в будущий институт (20). Это означало для всех, кто знал неписанные правила бюрократического процесса в СССР, что вопрос уже согласован на верхах настолько, что можно было начинать практические шаги.

К началу 1947 года идея была проработана дальше, и 24 января 1947 года С. И. Вавилов и Академик-секретарь АН СССР Н. Г. Бруевич направили заместителю Председателя Совета Министров СССР Л. П. Берии письмо, в котором на трех страницах изложили научные и организационные предпосылки создания нового института (21). Бывший кольцовский институт, переименованный в Институт цитологии, гистологии и эмбриологии, было предложено разделить на два: институт с прежним названием и Институт генетики и цитологии. Уже во втором абзаце письма главный довод в пользу учреждения нового научного центра был объяснен без утайки:

"Необходимость создания [нового института] вызывается тем, что существующий Институт генетики, возглавляемый академиком Т. Д. Лысенко, разрабатывает в основном проблемы мичуринской генетики. Проектируемый Институт генетики и цитологии будет разрабатывать другие направления общей и теоретической генетики" (22).

Затем были перечислены пять основных проблем, по которым планировалась работа института (в том числе третьим пунктом была названа "разработка методов физики и биохимии в проблеме наследственности"), описана структура будущих лабораторий, указано, что "в настоящее время кадры для Института генетики и цитологии представлены 8-ю докторами наук и 14-ю кандидатами" (23) и высказано предложение о территориальном размещении института. К письму был приложен проект постановления Совета Министров СССР (24) о создании института и "список научных работников", которых предполагалось привлечь в новый центр (25).

К своему обращению Вавилов и Бруевич приложили еще две страницы. Это был протест Лысенко, резко возразившего против идеи в целом. Свое "Особое мнение" он написал сразу после первого заседания Президиума АН СССР еще 4 июля 1946 года. То, что этот документ в течение более полугода оставался без движения в канцелярии Академии наук и только сейчас был приложен к официальному обращению в правительство, говорило о многом. Задержав письмо и не дав ему хода сразу, Вавилов и Бруевич видимо были, во-первых, уверены, что могут именно так обращаться с еще совсем недавно всесильным Т. Д. Лысенко, а, во-вторых, что им не стоит опасаться возможности, что его голос пересилит чьи-то голоса наверху в руководстве страны. Но вместе с тем, жалоба Лысенко могла оказаться зловещей для судьбы нового детища. Он писал:

"Уверен, что члены Президиума, дружно голосовавшие… за организацию указанного института не в курсе дел генетической науки в нашей стране. Они не знают, что мотив открытия нового Института вовсе не нового характера. Ярким доказательством сказанного является хотя бы то, что сделанное на заседании заявление директора будущего института А. Р. Жебрака о том, что новый институт восстановит прошлые славные традиции генетики в Академии Наук СССР на членов Президиума произвели благоприятное впечатление. А ведь эти "славные" традиции… состоят только в том, что, например, бывший институт Кольцова (генетическую лабораторию которого хотят теперь превратить в институт) разрабатывал и опубликовывал антинаучные евгенические положения. В том, что менделизм-морганизм вообще является одной из "научных" основ евгеники, легко убедиться, прочитав хотя бы статью профессора Презента "О лженаучных теориях в генетике", опубликованную в журнале "Яровизация" № 2 за 1939 год.

Организация нового Института генетики и цитологии вызвана желанием авторов этого предложения (слепых последователей реакционного течения зарубежной науки) еще больше развить в нашей стране менделизм-морганизм в ущерб советской мичуринской генетике. В подкрепление этого я мог бы привести много примеров.

Правильность развития генетической науки… в значительно большей степени, чем другие разделы естествознания зависит от той или иной идеологии, т. е. от того или иного философского направления исследователей. Поэтому в вопросах генетической науки советским ученым не к лицу слепо следовать по стопам буржуазной генетики, занимающейся за рубежом не столько биологическими вопросами, сколько социологическими, независимо от объекта, над которым ведет эксперименты.

Вот почему я считал и считаю неправильным организацию указанного института, перед которым ставится цель разрабатывать… менделизм-морганизм, направление противоположное мичуринскому, творческому дарвинизму.

Член Президиума АН СССР

директор Института генетики

академик — Т. Д. Лысенко" (26).

Все документы ушли в секретариат Берии в понедельник 27 января, а уже через два дня Берия направил их секретарю ЦК А. А. Кузнецову с резолюцией-просьбой "Прошу рассмотреть и решить в ЦК ВКП(б)". Видимо именно в этот момент на первой странице письма Президиума появился штамп "Секретно". Срочность в решении вопросов отпала в связи с резолюцией, написанной Кузнецовым на отдельном листе бумаги рукой: "Целесообразно решить в связи с вопрос[ом] заслушивания доклада Лысенко в июне в ОБ [Оргбюро ЦК ВКП(б)] АК[узнецов]. Ниже добавилась еще строка: "Согласен Жданов" (27). Хотя под резолюцией не стоит дата, её легко вычислить. Скорее всего она появилась в тот же день, что и бериевская резолюция, так как через день, 1 февраля 1947 года на документах был проставлен штамп об их пересылке в "Тех-с[ектор] Оргбюро ЦК ВКП(б)". Оттуда они были направлены, как того и следовало ожидать, в Отдел науки Управления агитации и пропаганды. Однако то, что Кузнецов связал решение этого вопроса с будущим докладом Лысенко на Оргбюро ЦК, примечательно. Само решение о том, что Лысенко будет вызван в Оргбюро с отчетом "О положении во Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук" нигде не оглашалось — оно было озвучено лишь двумя с половиной месяцами позже — 16 апреля 1947 года, а из резолюции Кузнецова следовало, что уже в первый день февраля этот секретарь ЦК ВКП(б) точно знал, что Лысенко "на ковер" вызовут, причем вызовут в первой половине июня! Значит, в недрах секретариата ЦК кулуарно шло обсуждение лысенковских "достижений" и уже было согласовано отношение к президенту ВАСХНИЛ.