Александр Пыльцын - Откровенные диалоги о штрафниках Великой Отечественной

О штрафбатах мы в последние годы наслышаны, теперь говорят о них много, да только как отличить правду от лжи? Сегодня всю новую информацию о Великой Отечественной войне следует по многу раз перепроверять, просеивать, испытывать… А лучше всего послушать очевидцев, ветеранов. Для того-то Бог и хранит их до сего дня, чтобы мы могли услышать слово правды.

Бакулин А.: Александр Васильевич, как случилось, что вы стали офицером в штрафном батальоне? Вас туда определили за какую-то провинность?

Пыльцын А.В.: За что меня назначили в штрафбат? Точно такой же вопрос я задал в штабе полка. Это был Отдельный полк резерва офицерского состава Белорусского фронта. В декабре 1943 года меня, молодого лейтенанта, вызвали в штаб и сказали: «Пойдёшь, лейтенант, к нам в штрафбат!» А я не знал за собой никакой вины и, заикаясь от неожиданности, спросил: «За что?» И в ответ услышал: «Неправильно задаёшь вопрос, лейтенант. Не за что, а зачем. Будешь командовать штрафниками, помогать им искупать их вину перед Родиной. И твои знания, и хорошая дальневосточная закалка для этого пригодятся. На сборы тебе полчаса».

Бакулин А.: Но всё-таки это не очень-то приятное назначение: командовать преступниками…

Пыльцын А.В.: Давайте я для начала объясню вам, что такое штрафбат, а то разговоров о штрафбатах ведётся сейчас много, да только люди, как правило, говорят о том, чего сами не знают. Одни не знают, а другие пользуются их незнанием и беззастенчиво лгут, надеясь, что никто их не остановит. Я тут имею в виду в первую очередь авторов сериала «Штрафбат» — сценариста Э. Володарского и постановщика Н. Досталя: созданный ими фильм — неправда от начала до конца. Впрочем, что сейчас о них толковать: даже Высоцкий в своей знаменитой песне «В прорыв идут штрафные батальоны» показал, что совершенно не знаком с темой и писал свою песню наугад, умозрительно.

Так вот, во-первых: штрафбатов неофицерских не было! Нельзя путать штрафбаты с армейскими штрафными ротами! В штрафбаты попадали только штрафники-офицеры — люди, которые хотя в чём-то и провинились, но, как правило, не потеряли офицерской чести. Впрочем, бывало всякое… Хоть и редко, но были среди них, прямо скажем, патологические трусы. Бывали случаи членовредительства и даже перебежек к врагу… Но такое встречалось крайне редко! В подавляющем большинстве своём наши «бойцы-переменники» (так их называли, ибо на время службы в штрафбате офицерского звания они лишались, относились к переменному составу батальона) были людьми прекрасно подготовленными, сознательными, храбрыми.

Бакулин А.: Так за что же таких прекрасных людей отправлять в штрафбат?

Пыльцын А.В.: Тогда действовали законы военного времени! Это совсем не то, что в мирное время. До войны иной из наших «переменников» получил бы за свой проступок устный выговор, и этим бы дело кончилось! Но на войне всё по-другому… За какие провинности попадали в штрафбат? Кто-то подрался, кто-то, возвращаясь в часть, задержался на день-два: загулял, должно быть… Бывали поразительные случаи! Помню, служил у нас бывший командир разведроты — герой, кавалер орденов Красного Знамени! И попал он в штрафбат не по приговору Военного трибунала, а по приказу своего командира дивизии! В документах, как ни странно, было написано: «за трусость»! Я долго не мог понять, в чём тут дело, но в конце концов догадался: видимо, командир разведчиков отказался выполнять какой-то приказ, который он счёл явно неразумным, а может быть, даже преступным… Такие случаи на фронте бывали. Знаю, что однажды генерал Горбатов решительно отказался выполнять приказ маршала Рокоссовского, но потом, когда положение прояснилось, маршал сам просил прощения у генерала за то, что отдавал неверный приказ.

Но вернёмся к нашим бойцам. После Курской битвы к нам всё чаще стал поступать особый контингент: офицеры, вернувшиеся из плена или с оккупированной территории. Бывали, знаете, такие офицеры, которые в начале войны попали в окружение и потом оставались на территории, захваченной немцами, скрывая принадлежность к Красной армии: жили себе в оккупированных городах и деревнях как гражданские лица… Если о них было точно известно, что они сотрудничали с врагом, тут разговор был короткий: в лагерь, а то и к стенке. Но если таких сведений не было, их отправляли к нам: пусть в бою докажут свою верность народу. А в бою всё просто: если человек сражается наравне со всеми, значит, он наш, а если пытается перебежать… Бывали такие случаи.

Уйти из штрафбата и вернуться в строй с прежним офицерским званием было возможно двумя путями: или совершив подвиг, или получив ранение — пролив кровь за Родину. И надо сказать, что, как правило, наши бойцы, стремясь оправдаться, снять с себя бремя вины, рвались в бой и порой совершали чудеса отваги.

Бакулин А.: Александр Васильевич, расскажите хотя бы об одном из ваших героев.

Пыльцын А.В.: Я вам расскажу о лётчике, бывшем старшем лейтенанте со странной фамилией Смешной. Этот офицер загремел в штрафбат вот по какой причине: он командовал эскадрильей, и один из его подчинённых совершил авиакатастрофу — не в бою, не от вражеской пули, а во время перегона самолётов с завода на фронт. Погиб сам и разбил машину. За это его командиру Смешному припаяли два месяца штрафбата. И вот, бывший лётчик, бывший старший лейтенант, а теперь боец-переменник Смешной стал пехотинцем. И знаете, он не жаловался, не копил обиду, а сразу принялся осваивать новые для него правила боя на земле, тренировался до изнеможения в перебежках, переползаниях, учился стрелять из пулемёта, из противотанкового ружья, освоил даже немецкий «панцер-фауст». Трудился буквально круглые сутки.

В апреле 1945 г. мы форсировали Одер. Бой был очень тяжёлым, вода в Одере — студёная, плавать умеют не все, немец стреляет густо, палит по нашим лодкам из пулемётов, из фауст-патронов… Потери были большие… Смешной одним из первых добрался до берега и тут же устремился в бой. Часть бойцов бросилась за этим летчиком. Не знаю уж, «ура!» кричали бойцы или мат свирепый извергали, но смяли штрафники в рукопашной схватке фашистский заслон. Наш лётчик Смешной ещё с воды заметил немецкого фаустника и прямиком летел к его позиции. Тот, видимо, не ожидая такого неистового напора, выскочил из окопа и пустился наутёк, но Смешной на ходу догнал его очередью своего автомата. И тут за появившейся парой немецких танков показалась контратакующая пехота противника! Отобьём ли? И вдруг один танк остановился и задымил. Оказывается, это Смешной, завладев арсеналом фаустника, подбил немецким гранатометом немецкий же танк. Немцы убегали. Многие из них бросали оружие, но никто не поднял рук, чтобы сдаться: наверное, поняли, что этим отчаянным русским сдаваться неразумно. Наш герой-летчик пробежал мимо того фаустника, в которого только что стрелял, да, видно, не убил! Фриц, оказавшийся просто раненым, чуть приподнялся и на моих глазах разрядил весь рожок своего «шмайссера» прямо в спину Смешного. Я сам прикончил этого немца, но спасти лётчика было уже невозможно. Потом я пытался представить погибшего офицера к посмертной награде Золотой Звездой Героя, и командир батальона поддержал меня. Представление это, как теперь стало известно, дошло до штаба армии, а там, видимо, была установка: штрафник Героем Советского Союза быть не может. Поэтому Смешному дали посмертно только орден Отечественной войны 1 степени.