Алексей Тепляков - Процедура: исполнение смертных приговоров в 1920–1930-х годах

Что касается объявления о судьбе расстрелянных по 58-й статье УК, то с 1937-1938 гг. родственникам дежурно сообщалось об осуждении их на «десять лет лагерей без права переписки». Новосибирский облпрокурор А.В. Захаров в 1940 г. критиковал этот порядок как дискредитирующий прокуратуру, ибо многие родственники, запросив ГУЛАГ и получив официальную справку, что такой-то среди заключённых не числится, добивались от работников НКВД устного признания о том, что осуждённый на самом деле был расстрелян, а потом устраивали скандалы в прокуратуре и, жаловался Захаров, обзывали прокурорских работников «манекенами» [7] ГАНО, ф. 20, оп. 1,д. 259, л. 1-4. .

Публикация 383 сталинских расстрельных списков показала, что многие лица, попавшие в них, осуждались к высшей мере неоднократно. Часть из них продлила себе жизнь сотрудничеством с НКВД. Так, внутрикамерный агент С.Е. Франконтель был осуждён по первой категории 27 февраля и 27 марта 1937 г., а его новосибирский коллега Б.М. Оберталлер – 27 марта 1937 г. и 20 августа 1938 г. Подчас даже двойное включение в расстрельный список не означало уничтожения узника. Ведущий агент-провокатор новосибирской тюрьмы С.Е. Франконтель был жив и в 1940 г., а бывший секретарь Алтайского губкома РКП(б) Я.Р. Елькович, с 1936 г. работавший внутрикамерным агентом УНКВД по Свердловской области, 27 февраля и 19 марта 1937 г. включался в списки осуждённых к ВМН, но впоследствии был приговорён к лишению свободы. Что касается известного агента-провокатора Ольги Зайончковской-Поповой, много лет доносившей на Тухачевского и других крупных военных, то она, попав в расстрельный список от 31 августа 1937 г., тоже уцелела: использовалась в качестве внутрикамерного осведомителя, а в 1939-м была освобождена.

Многие известные деятели, по инициативе Сталина, неоднократно вычёркивались из одних списков, чтобы потом попасть в другие. Вероятно, что и они тоже оказывали услуги следствию. Так, начальник Санитарного управления РККА М.И. Баранов с ноября 1937 г. по март 1938 г. оказывался в расстрельных списках пять раз и был казнён 19 марта 1938 г. По три раза в них зафиксированы фамилии наркомпроса А.С. Бубнова (известно, что его подсаживали в камеру к П.П. Постышеву), комиссара госбезопасности Л.Г. Миронова, цекиста Н.А. Филатова (по некоторым сведениям, донёсшего о «совещании за чашкой чая», на котором в 1937 г. ряд членов ЦК обсуждали вопрос о снятии Сталина), наркома В.Н. Яковлевой, причём последней высшая мера в апреле 1938 г. была заменена на 20 лет заключения (это была награда за показания против Н.И. Бухарина на процессе «правотроцкистского блока»). В 1941 г. Яковлева снова оказалась в подобном списке и погибла в числе 157 узников Орловской тюрьмы [8] Там же, ф. п-4, оп. 34, д. 74, л. 158; Смирнов Н.Г. Репрессированное правосудие. — М., 2001. С. 396, 397, 399; Сувениров О.Ф. Трагедия РККА... С. 187; Сталинские расстрельные списки. — М., 2002 (CD); Реабилитация: как это было. Документы Президиума ЦК КПСС и другие материалы. Март 1953 - февраль 1956. Том I. — М., 2000. С. 325; Степанов А.Ф. Расстрел по лимиту... С. 30-31. .

В расстрельных списках, подготовленных для региональных троек, мог оказаться человек, уже умерший в тюрьме, что выяснялось только при составлении списков на приведение приговора в исполнение. Такие случаи фиксировались повсеместно, а на Колыме из осуждённых к высшей мере тройкой УНКВД по Дальнему Северу свыше 40 человек умерли до приведения приговора в исполнение, что было связано с сильным истощением заключённых-лагерников, которые составляли основной контингент осуждённых к расстрелу колымчан.

«Лишних», то есть прокурора, судью и врача, присутствовать при внесудебной казни обычно не приглашали. Если казнь совершалась на основании судебного решения, прокурор мог присутствовать. В Москве прокурорские работники высшего ранга, включая А.Я. Вышинского, наблюдали за процедурой уничтожения видных государственных и военных деятелей, осуждённых военной коллегией Верховного Суда СССР. В апреле 1950 г. секретарь ЦК ВКП(б) Г.М. Маленков приказал ответственному контролёру КПК при ЦК ВКП(б) Захарову присутствовать при расстреле сотрудника охраны Сталина подполковника И.И. Федосеева, обвинявшегося в разглашении гостайны. Маленкову требовалось знать, не признается ли Федосеев перед казнью в разглашении неких важных сведений.

На местах при расстрелах зачастую присутствовал начальник отдела управления НКВД – если казнь производилась в областном или республиканском центре. Обычно это был глава учётно-статистического отдела. Начальник учётно-статистического отдела УНКВД по Новосибирской области Ф.В. Бебрекаркле (его как «подозрительного латыша» перед арестом уже не пускали на оперсовещания, но ещё доверяли присутствовать при казнях) рассказывал сокамернику, что расстреливаемые кричали: «Мы не виноваты, за что нас убивают?!» и «Да здравствует товарищ Сталин!»

В Татарии в сентябре 1937 г. был отдан приказ фотографировать осуждённых и перед расстрелом сличать смертника с фотографией. При этом была ссылка на приказ НКВД № 00212 от 9 июля 1935 г. В следственных делах управлений ФСБ по Новосибирской области и Алтайскому краю наблюдается большой разнобой: в большинстве дел фотографии отсутствуют; что касается осуждённых к высшей мере наказания, то фотокарточки налицо во многих делах 1921 г. и (не всегда) в делах первой половины и середины 1930-х. Что касается периода «Большого террора», то фотографии обычно можно найти в делах только тех лиц, которых осуждала выездная сессия Военной коллегии Верховного Суда СССР. В делах номенклатурных лиц, казнённых по приговорам военной коллегии Верхсуда в Москве в 1937-1941 гг., фотографии встречаются примерно в половине случаев [9] Бирюков А.М. Колымские истории. — Новосибирск, 2004. С. 112; Степанов А.Ф. Расстрел по лимиту... С. 69; Реабилитация: как это было. Документы Президиума ЦК КПСС и другие материалы. Том II. Февраль 1956 - начало 80-х годов. — М., 2003. С. 662; ГАНО, ф. п-4, оп. 34, д. 74, л. 180; Расстрельные списки. Москва... С. 490, 495. .

Факт смерти казнённого обычно устанавливали сами оперативники, приводившие приговоры в исполнение, тогда как по правилам это должен был делать врач. Между тем известно, что практика расстрелов сталкивается порой с необычайной живучестью казнимых. Отсутствие врача во время расстрелов приводило к захоронению живых людей, которые «на глазок» считались мёртвыми.

Вот красноречивая выдержка из письма баптиста Н.Н. Яковлева председателю коллегии Всероссийского союза баптистов П.В. Павлову от 29 августа 1920 г., в котором живописалась расправа над отказниками от военной службы: «В Калаче были арестованы из 4 общ[ин] братья – одна часть баптисты и три евангельские христиане, всего 200 человек. Приехал трибунал 40[-й] дивизии и 100 братьев судили... 34 человека расстреляны, сначала ночью 20 человек, а потом на следующую ночь 14 человек; братья молились перед казнью, которая совершалась у могил. Некоторые, еще раненые, в агонии были брошены в могилу и зарывались живыми наскоро, одному удалось бежать, он как очевидец может лично подтвердить...» [10] Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), ф. 353, оп. 3, д. 780, л. 11 (сообщено А.И. Савиным). .