Владимир Тихонов - История Кореи. Том 1. С древнейших времен до 1904 г.

В философии Ли Хван следовал линии Чжу Си (его часто называли «корейским Чжу Си»), провозглашая познание принципа ли целью человеческого бытия. Путем осуществления ли в общественной жизни было, по мысли Ли Хвана, точное соблюдение ритуально-этических норм (кит. ли , кор. йе ) возможное лишь при воспитании внутренней установки на «уважение» ( кён ) к объективной реальности (природе, окружающим людям). Те же требования — даже в более жесткой форме — Ли Хван предъявлял и государю, считая идеальной формой правления «просвещенную конфуцианскую монархию», управляющуюся в согласии с идеалами и пожеланиями саримов . Идеям Ли Хвана, оказавшим впоследствии влияние на японскую неоконфуцианскую мысль XVII–XIX вв., была свойственна нетерпимость к инакомыслию, характерная, впрочем, для канонического чжусианства вообще. Не только буддизм или даосизм, но даже неортодоксальные интерпретации конфуцианства (скажем, популярное в минском Китае учение Ван Янмина) безоговорочно отвергались как «ересь». Позднесредневековый догматизм неоконфуцианской мысли, помноженный на нежелание саримов делиться престижем и влиянием, сыграл впоследствии отрицательную роль в социальном и духовном развитии Кореи.

Морализм, свойственный Со Гёндоку и Ли Хвану, принял черты морального экстремизма у отшельника-философа Чо Сика (литературный псевдоним — Наммён; 1501–1572) из Хапчхона (провинция Кёнсан). Сурово осуждая хаос и коррупцию, царившие в стране во времена владычества «заслуженных сановников», Чо Сик всю жизнь отказывался идти на службу, хотя его рекомендовали на должности Ли Онджок и Ли Хван и приглашал государь Мёнджон. Отказываясь от службы и жалованья, Чо Сик жил на родине в бедности, посвящая всё свое время воспитанию учеников, многие из которых стали впоследствии известными государственными деятелями и полководцами в период борьбы с японским нашествием (1592–1598 гг.). Критикуя увлечение Ли Хвана метафизическими построениями, Чо Сик акцентировал этическую практику, идею «долга» ( ый ). Надпись «долг отделяет нас от внешних вещей» украшала небольшой кинжал, который ученый-отшельник носил с собой в знак бескомпромиссной верности идеалам. Не боясь рисковать во имя «долга», Чо Сик бесстрашно критиковал государя Мёнджона в лицо за потворство злоупотреблениям. Он часто отказывался разговаривать с приезжавшими в его провинцию на службу чиновниками, считая, что служить в эпоху коррупции и развала — недопустимый для конфуцианца моральный компромисс. Однако верность государю также входила в понятие «долга». В одном из своих стихотворений отшельник-ученый поведал, что, хотя его и не грели никогда «лучи государевых милостей», он все равно плакал, узнав о том, что «солнце взошло на западе» (т. е. государь Чунджон умер). Жесткость и бескомпромиссность Чо Сика привела впоследствии к тому, что его ученики образовали несколько замкнутых сект, обвинявших друг друга и всех остальных неоконфуцианцев в недостаточной «преданности принципам». После того, как эти секты потеряли влияние к сер. XVII в., учение Чо Сика и сама фигура отшельника-моралиста были практически преданы забвению.

Младшим из поколения конфуцианских мыслителей XVI в. был Ли И (литературный псевдоним — Юльгок; 1536–1584), выходец из чиновной семьи, владевшей небольшим поместьем к северу от Сеула. С юности прославившись необычными дарованиями — в частности, девять раз заняв первое место на экзаменах различных ступеней, — Ли И пришел на службу сразу после отстранения клики «младших Юнов» от власти в середине 1560-х гг. Он сделал блестящую карьеру, поочередно занимая посты министра Финансов, Чинов, Наказаний и Армии и читая государю лекции по конфуцианской философии. Подход Ли И к философии в корне отличался от позиций метафизика Ли Хвана и моралиста Чо Сика. С точки зрения прагматика Ли И, целью философствования было не метафизическое «познание ли » или личное самоусовершенствование, а конкретная, практическая польза ( силли ) в политике и экономике. Доктрины, институты и принципы не имели для Ли И самостоятельной ценности — отправной точкой было «соответствие моменту» ( сиый ), т. е. требованиям дня. Главной задачей эпохи Ли И считал всеобъемлющую реформу ( кёнджан ) династии: облегчение бремени податей и повинностей и укрепление янбанского общества на местах. Предвидя возможность японского вторжения, Ли И выступал за военную реформу и создание сильной стотысячной армии, но этот его призыв не нашел отклика при дворе. Философия Ли И хорошо сочеталась с практической ориентацией политика-реформатора: материальная субстанция ци ставилась им в основу мироздания, а принцип ли понимался лишь как неотделимая от ци логика бесконечных метаморфоз материи. Если Ли Хван видел путь к воспитанию «уважения» к миру и познанию ли прежде всего в преодолении желаний и эмоций (радость, гнев, желание, любовь, и т. д.), то Ли И признавал эмоциональную жизнь — «метаморфозы ци в человеческом сердце» — столь же естественной и необходимой, как и метаморфозы ци в природе, выступая против «чрезмерного морализма» Ли Хвана и Чо Сика. Открытость Ли И проявлялась в его доброжелательном интересе к буддизму и даосизму, немыслимом для Ли Хвана. Гибкость учения Ли И была одним из факторов, позволивших группам его последователей играть ведущую роль в политике с конца XVII до середины XIX вв.

Последователи великих конфуцианцев XVI в. довольно скоро сплотились в группировки, объединенные не только преданностью идеям учителей, но и территориальным соседством, родственными узами, а также отношениями личного протежирования и общими политическими интересами. Наибольшую роль впоследствии сыграли группировки последователей Ли И, известные под общим наименованием «научной школы Центральной провинции» ( кихо хакпха ; это наименование связано с тем, что как Ли И, так и многие его ученики были родом из окрестностей Сеула), и несколько «линий» последователей Ли Хвана, обобщенно именуемые «Ённамской научной школой» ( ённам хакпха ; Ённам — одно из названий родной провинции Ли Хвана, Кёнсан). В условиях, когда ограниченное количество должностей в центральном аппарате и многочисленность претендентов вели к жесткой конкуренции янбанских группировок, философские дискуссии между последователями Ли И и Ли Хвана стали в итоге обоснованием для борьбы за чины, должности и власть, наложивший неизгладимый отпечаток на политическую историю конца XVI — середины XVIII вв.

Кризис, к которому привело страну хозяйничанье «младших Юнов» и их приспешников, а также усиление авторитета саримов на местах, заставили двор с середины 1560-х гг. начать выдвижение саримов на ключевые посты, что означало постепенное вытеснение «заслуженных сановников» из политики. Уже в последние годы правления Мёнджона высокие должности получили лидеры саримов , Ли Хван и Ли И, а с приходом к власти следующего государя, убежденного неоконфуцианца Сонджо (1567–1608), центральный аппарат быстро оказывается в руках конфуцианских ученых. Хотя реформаторские начинания, предпринятые пришедшими к власти учениками Ли Хвана, Ли И и Чо Сика, были достаточно ограниченными (было упорядочено взимание податей натурой и отбывание воинской повинности, предприняты меры к более активной помощи голодающим, и т. д.), их назначения на должности помогли сплотить различные янбанские группировки вокруг двора. Положительный эффект привлечения саримов к управлению сказался в годы борьбы с японским нашествием 1592–1598 гг., когда провинциальные саримы сыграли ключевую роль в организации партизанской борьбы на местах, хорошо зная, что их заслуги не будут забыты и послужат основанием для продвижения на службу. Однако не прошло и десятилетия с момента появления саримов на центральной сцене, как они начали образовывать придворные «партии», вступившие в ожесточенную борьбу друг с другом.