Владимир Тихонов - История Кореи. Том 1. С древнейших времен до 1904 г.

Опутанная неравноправными договорами и не имевшая никакой возможности защитить свой рынок, Корея чем дальше, тем сильнее страдала от свободного экспорта зерновых и бобовых культур (преимущественно в Японию). Общая сумма экспорта риса увеличилась за 1885–1889 (в японской валюте) в 5 раз, а экспорта бобов — более чем в 20 раз. Для крестьян и горожан все это означало рост цен и новые акты произвола и грабежа со стороны чиновничества, стремившего нажиться на экспорте сельскохозяйственных товаров. По описаниям современников, к концу 1880-х годов привычным стало зрелище пустых государственных складов на местах — зерно, которое чиновники обязаны были хранить на случай стихийных бедствий и голода, теперь продавалось ими в Японию. Засухи привели к массовым голодовкам в 1888–1889 гг., но помощь бедствующим крестьянам практически не оказывалась. Отчаяние масс отражала серия народных бунтов в провинции: неспокойно было даже в ближайших окрестностях столицы. Голодающие, отчаявшиеся люди тысячами бежали через границу на сопредельные территории России и Китая. Попытки отдельных чиновников на местах ввести, согласно традиционным правилам, запреты на вывоз зерна за пределы административного района на период неурожая терпели неудачу: японские дипломаты, недвусмысленно намекая на возможность применения силы, заставляли отменять запреты и даже выплачивать японским торговцам крупные компенсации за сорванные экспортные сделки. Защищаемая иностранными пушками «свобода торговли» оборачивалась для Кореи голодом, сопутствовавшими ему эпидемиями, гибелью слабейших и обнищанием выживших.

Японские торговцы в Корее, за исключением небольшого числа представителей средних и крупных фирм, принадлежали к низшим слоям населения. Зачастую это были люди, не сумевшие приспособиться к требованиям растущего капиталистического рынка у себя на родине и уехавшие в Корею в «поисках удачи», примерно так же, как европейцы уезжали в Америку или Австралию. Пользуясь своей неподсудностью корейским властям, нуждой корейского населения и отсутствием у корейцев представлений о современной торговле и рынке, они не гнушались ничем в борьбе за накопление капитала. Притчей во языцех были откровенно криминальные действия этих «рыцарей наживы» времен раннего капитализма в Восточной Азии — продажа заведомо негодных и устаревших механических инструментов, мошенничество, контрабанда золотого песка, использование уголовного насилия для «выбивания» долгов (при том, что кредиты давались японскими ростовщиками под грабительские проценты — до 10 % за каждые 10 дней). Однако и формально законные приемы наживы — скажем, скупка урожаев риса «на корню» без учета тенденции к росту цен на него в период урожая, — были не менее эффективны в сколачивании состояний японскими колонистами. При невозможности легальной покупки японцами земли внутри страны рисовые поля и плантации женьшеня часто скупались на подставных лиц. В 1885 г. более половины стоимости проданных японцами в Корее товаров приходилось на изделия английского производства (в основном ткани), но к 1889 г. японские товары (ткани, одежда, простые бытовые изделия) составляли уже 74 % экспорта. Это объяснялось не только развитием производства в Японии, но и необходимостью конкурировать с продававшимися китайскими купцами более дешевыми английскими товарами (китайцы скупали их у оптовиков в Гонконге и Шанхае, а японские купцы использовали более дорогие поставки через Нагасаки). Часто низкокачественные японские товары навязывались обманом. Грабительская по своему характеру торговля с Японией делала внутренний корейский рынок сырьевым придатком японского, «в зародыше» уничтожала перспективы развития мануфактурного производства внутри самой Кореи.

Другую группу представителей дальневосточного торгового капитала, получавших барыши от проникновения на незащищенный корейский рынок, составляли китайские купцы. Численностью они значительно уступали японским — так, в 1891 г. в «открытом» порту Вонсан имели конторы более ста японских и лишь шесть китайских фирм. Однако, в то время как значительную часть японских торговцев составляли выходцы из полукриминальной, деклассированной среды, серьезным капиталом не располагавшие (и прибегавшие зачастую к незаконным методам в процессе накопления капитала в Корее), китайские предприятия были значительно солиднее, располагали большим капиталом, умели завоевать доверие корейских партнеров и клиентов. Главным их покровителем был всемогущий «резидент» Юань Шикай, которого современники называли «хозяином корейского двора». Своей властью он выдавал своим предприимчивым соотечественникам разрешения на проезд и проживание во внутренних районах страны, которых японские конкуренты приобрести не могли. Китайцы имели возможности продавать импортные (в основном английские) ткани на местных рынках по всей стране, скупать «в глубинке» золото, кожи, женьшень, и даже вкладывать нажитые в Корее капиталы в первые корейские гончарные мануфактуры и шелковичные плантации. Доля китайцев в корейском импорте постоянно увеличивалась — если в 1885 г. она составляла всего треть от японской, то в 1890 г. китайские торговцы ввозили в Корею товаров примерно на ту же сумму, что японские. Конкуренция с вездесущими, богатыми и сплоченными китайскими торговцами была не под силу корейским предпринимателям, скованным по рукам и ногам правительственным контролем и непомерной по масштабам коррупцией. Отчаяние разоряемых международной «свободой торговли» корейских торговцев находила выражение в поджогах китайских лавок в Сеуле, особенно участившихся в 1888–1889 гг., а также в своеобразной «забастовке» (коллективном отказе торговать) столичных лавочников в 1890 г. Чтобы обезопасить китайское предпринимательство в Сеуле, китайские лавки и фирмы были сконцентрированы в 1889 г. в районах рынков Намдэмун (Южные Ворота) и Тондэмун (Восточные Ворота), ставших первыми «чайнатаунами» в Корее. При всем том ущербе, который заведомо неравная конкуренция с китайским бизнесом наносила зарождавшемуся корейскому предпринимательству (китайских купцов, в отличие от корейских, защищал от вымогательства, поборов и произвола авторитет Юань Шикая и привилегированный статус, даваемый им «Правилами торговли с Кореей»), недовольство ими не было столь сильно, сколь ненависть по отношению к японским ростовщикам и торговцам. Сказывались, по-видимому, как традиционные стереотипы (Китай воспринимался как «центр Поднебесной», а Япония — не более, чем «окраинная страна», стоявшая ниже Кореи в культурной иерархии и перманентно враждебная ей), так и реакция на большую долю авантюристов и уголовников среди японских поселенцев в Корее.