Андрей Мартьянов - Прогулки по средневековью

Оставшиеся в иудаизме сефарды и некоторые крещеные марраны, уехав из Испании, Португалии и Наварры, создали две крупные диаспоры — западноевропейскую и османскую, причем у турок впоследствии они столь же необычайно преуспели, как и во времена Пиренейских эмиратов. Европейские сефарды селились в основном в Лондоне, Амстердаме, Гамбурге, Венеции. В европейских общинах начался процесс реиудаизации — ранее принявшие католицизм возвращались к вере Моисея. И конечно же, у эмигрантов постоянно сохранялась озабоченность о своих деньгах и партнерских капиталах, оставшихся у крестившихся родственников-конверсо в Испании — это были серьезнейшие финансовые риски, поскольку инквизиция не дремала и угроза конфискаций имущества у криптоиудеев никуда не исчезла…

В первой половине XVI века сефардские общины и создают образ инквизиции как олицетворения алчности — алчность как главная движущая сила Священного трибунала. Мотив мученической смерти за веру в распространяемых по Европе памфлетах поначалу отсутствует, зато в ход пускается множество самых неприглядных эпитетов. Вспомним недавно цитировавшегося Шмуэля Ушке: «дикий монстр из Рима ужасной наружности», «пастью и мощными зубами он перемолол и проглотил все их мирские богатства и золото», «тяжелые, полные яда лапы», «жестокий монстр» — и так далее до бесконечности.

Ключевые слова тут — «богатства и золото».

Постепенно формируется массовое мнение о Габсбургской Испании — государство, основанное на алчности, всепоглощающем сребролюбии, демонической ненасытности. Оба испанских «национальных проекта», то есть инквизиция и сразу за ней завоевание Вест-Индии, объясняются этой универсальной негативной характеристикой.

Законность требований инквизиции во внимание не принимается — хоть в Дании, хоть в Германии, Франции или Италии имущество еретика конфисковывалось, Испания не являлась каким-то выходящим из общего ряда исключением. Церковное право было обязательно для всех. Однако сефарды громче остальных кричали о беспрецедентном грабеже и в этом деле изрядно преуспели.

Затем в общий дискурс, созданный марранами, протестанты добавляют жестокость (Новый свет, Нидерланды, Италия), мракобесие — то есть подавление инквизицией любой свободной мысли, интеллектуального и духовного прогресса, а также тирания , идущая в паре с жестокостью — порабощение свободных голландцев и фландрийцев, вместе с обитателями Нового света.

Вот такая неприглядная триада родилась в итоге подавления марранского двоеверия и криптоиудаизма с последующим изгнанием сефардов с Пиренейского полуострова. Когда испанцы спохватились, было уже поздно — деточка выросла. «Черная легенда» прочно вошла в сознание соседей по материку, и выкорчевать ее не было уже никакой возможности.

В позднейшие времена мы можем наблюдать лишь последовательное развитие «черной легенды» инквизиции, наибольший вклад в которую внесли не марраны, а протестанты, лишь подхватившие эстафету. Впрочем, примерно через столетие-полтора после изгнания сефардский плач о потерянных деньгах (стало неактуально) начал замещаться на более возвышенные мотивы — теперь в марранских произведениях мы наблюдаем страдальцев за истинную и единственную веру Моисееву, коим противопоставляются наводящие жуть инквизиторы, самыми гнусными методами навязывающие язычество в виде христианства. Вот пример подобного творчества:

Подведем итог.

Мы проследили за четырьмя последовательными эшелонами создания вокруг инквизиции «черной легенды». Фундамент заложили марраны, мощнейшее развитие тема получает при Реформации и силами протестантов Sanctum Officium окончательно демонизируется; третий этап взяли на себя англичане и голландцы в рамках пропагандистской борьбы с Испанией, а финальную точку ставят просветители-гуманисты XVIII века, для которых антиклерикализм являлся столь же естественным, как солнечный свет.

Последователи наподобие Генри Чарльза Ли или Иосифа Григулевича лишь основывались на данном материале, старательно наработанном более чем за четыре столетия, в котором истина и вымысел сплетены настолько тесно, что различить их почти невозможно. Но мы можем четко разделить наше отношение к Испании до правления Фердинанда и Изабеллы (дружелюбно-нейтральное с романтикой Реконкисты) и после него — Пиренейская держава в лучшем случае внезапно превращается в холодно-чопорную страну, где благородные идальго в черных костюмах ищут несметных богатств, угнетают индейцев, разрушают Мехико, убивают смелых гёзов, обманывают доблестного капитана Блада, а над всем этим пейзажем простирает крылья Святая инквизиция — настолько всемогущая и безжалостная, что совершенно непонятно, почему эти фанатичные люди-механизмы не завоевали всю обитаемую Вселенную и сразу же не сожгли ее на костре во избежание какой-нибудь непредусмотренной инструкциями ереси…

Да потому, что феномен испанской инквизиции был сугубо локальным, обусловленным особенностями государственно-национального строительства на Пиренейском полуострове после Реконкисты. Так же, как и опричнина Ивана Грозного потребовалась исключительно Руси в строго определенный исторический момент.

Это была первая в истории масштабная информационная война, с невероятной безалаберностью проигранная Испанией и ее государственными институтами только потому, что испанцы, а равно испанская инквизиция, придерживались древнего постулата о караване и брешущей собаке, искренне полагая, что караван как шел, так и идет, что мир не меняется, а условное добро всегда побеждает зло.

Они ошибались и крепко поплатились за эту ошибку. Репутация страны, народа и Церкви оказались испорчены вплоть до XXI века.

Перенесемся с Пиренейского полуострова в Италию и обратим взор на едва ли не самую знаменитую «жертву» инквизиции — Джордано Бруно по прозвищу Ноланец. Сожгли его в 1600 году, и это, конечно, уже никакое не Средневековье, а самый конец Ренессанса и начало Нового времени. Однако в качестве иллюстрации к работе Sanctum Officium такая зарисовка необходима.