Валерий Шамбаров - «Пятая колонна» и Николай II

Однако у сторонников войны были в запасе и тайные провокации. Газета «Берлинер Локаль Анцайгер» вышла с заголовком, что в Германии объявлена мобилизация. Российский посол в Берлине Свербеев немедленно сообщил об этом в Петербург. Буквально через несколько минут германский МИД известил его, что это ошибка журналистов и тираж приказано изъять. Посол тотчас отправил второе донесение. Но, как писал Сазонов, вторая телеграмма, посланная через несколько минут, загадочным образом опоздала на несколько часов. Царю доложили, что немцы объявили мобилизацию, и тогда он решился, подписал указ о мобилизации в России.

Правда, одновременно он телеграфировал Вильгельму, что мобилизация не означает войны, русские боевых действий не начнут. А МИД России заверил, что мобилизация будет сразу остановлена в случае прекращения боевых действий и созыва конференции. Но теперь приближенные науськивали кайзера: Германия остается мирной, а Россия уже вооружается! Царю направили ультиматум с требованием отменить мобилизацию и «дать нам разъяснения по этому поводу». Но слова «война» в ультиматуме не было, говорилось лишь: «Если к 12 часам дня 1 августа Россия не демобилизуется, то Германия мобилизуется полностью».

А с самим ультиматумом произошла еще одна странная история. В Петербурге о нем сперва узнали… из публикаций в немецких газетах. Но с газетами уже обожглись! А послу Пурталесу германский МИД дал инструкцию вручить ультиматум только в полночь с 31 июля на 1 августа. На исполнение оставалось лишь 12 часов субботнего, выходного дня! Заведомо вручали таким образом, чтобы выполнить требования было нельзя! И когда срок истек, Германия объявила… нет, не мобилизацию. Она объявила войну.

Дело в том, что во всех государствах мобилизация предшествует войне. И только в Германии «мобилизация» автоматически означало «война». Потому что команда на «мобилизацию» давала старт плану Шлиффена. Тотчас на железных дорогах вводился военный график. На узловые станции направлялись офицеры генштаба, начиная дирижировать перевозками — в короткие сроки предстояло перебросить для наступления 40 корпусов, для каждого требовалось 140 поездов. От даты мобилизации велся отсчет, на каких рубежах должны находиться войска — на 12-й день мобилизации предстояло взять Льеж, на 19-й — Брюссель, а на 39-й — Париж. Стоит подчеркнуть: график привязывался именно к мобилизации в России. Ведь по плану Шлиффена надо было разгромить Францию, пока русские армии еще будут сосредотачиваться на границах. Если не успеть, весь план рухнет. Как раз из-за этого кайзера сумели убедить: медлить нельзя.

А союзники России, Франция с Англией, повели себя весьма двусмысленно. В прошлых кризисах, когда они занимали твердую позицию, Вильгельм сдавал на попятную. Теперь Франция вместо предупреждения, что в случае войны она выполнит союзнические обязательства по отношению к русским, вдруг приказала своим войскам… отойти на 10 км от германской границы. А когда кайзер объявил войну царю, просто промолчала. Ну а британские дипломаты провели поистине виртуозную игру! В Берлине вообще пребывали в уверенности, что Англия воевать не будет. Таким образом, если бы немцы ударили на русских, Англия и Франция могли остаться в стороне.

Но… план Шлиффена предусматривал только однозначную последовательность. Сперва на запад, потом на восток. Иначе было нельзя. Немецкие генштабисты понимали, что с огромной Россией блицкриг невозможен, а оставлять французов за спиной было слишком опасно. Поэтому столкнуть Германию с Россией, чтобы западные державы уклонились от схватки, не удалось. Мало того, возникла нелепая ситуация! Германия объявила войну России, а ее армии двинулись на Францию, с которой был мир. И на нейтральные Бельгию и Люксембург!

А самое парадоксальное положение получилось с Австро-Венгрией. Ведь Германия выступила на ее защиту от нападения русских. Но сама Вена войну России не объявляла! И Россия ей не объявляла. На русско-австрийской границе еще почти неделю царил мир! В Берлине даже встревожились, а вдруг австрийцы вообще уклонятся? После напоминаний Австро-Венгрия объявила войну нашей стране лишь 6 августа…

Как бы то ни было, клубок интриг и провокаций достиг своей цели. Европа раскололась, схлестнулась в сражениях. Результаты предвидели немногие. Распутин, к удивлению врачей, каким-то чудом выжил после смертельной раны. Когда ему стало получше, он рвался с постели: «Еду, еду, и не держите, телеграммами ничего не сделаешь! Надо не воевать с соседями, а в союзе воевать против англичанина и француза! Господи, Господи, что затеяли? Погубят матушку Россию!» А царю он телеграфировал: «Милый, что я хочу тебе сказать. Туча грозная над Россией, моря крови впереди! Даже верные твои от тебя чают войны, не понимая, что это к погибели! Германию-то победят. А Россия? Одно могу сказать, горе без конца».

Да, Германию победят — а Россия? Но в это же время о том же самом писал человек, который никак не претендовал на святую жизнь и дар прозорливца. Тем не менее его предсказания почему-то часто сбывались. Этим человеком был «серый кардинал» Вильсона Хауз. Он был озабочен раскладом сил в начавшейся войне и докладывал президенту, что победа Антанты «будет означать европейское господство России». Но и победу Германии он считал крайне нежелательной для США. Отсюда напрашивался вывод — победить должна Антанта, но без России [4].

Но русские люди, конечно же, не знали о тайных пружинах, раскрутивших войну. Не знал этого и царь. А теперь-то дело было сделано. Над родной страной нависла опасность, и очень серьезная! Надо было защищать ее. Надо было подниматься за Веру, Царя и Отечество! Кстати, и Григорий Ефимович всей душой воспринимал это. Позже он неоднократно говорил, что начинать войну было нельзя, но если уж она грянула, то обратного хода нет, надо вести ее в полную силу. Но пока он лежал в Покровском, потом перевезли в больницу в Тюмень.

А в столице 2 августа был объявлен Манифест Николая II о вступлении в войну. Первым из русских воинов присягу торжественно принял сам царь — на Евангелии, по той же форме, по которой присягал в 1812 г. Александр I. Он торжественно пообещал не завершать войну, пока хоть одна пядь русской земли будет занята врагом. Площадь перед Зимним дворцом и соседние улицы были запружены народом. Председатель Думы Родзянко вспоминал: когда царь вышел на балкон, толпу «словно пронизала электрическая искра, и громовое “ура” огласило воздух… Вся толпа как один человек упала перед царем на колени. Государь хотел что-то сказать, он поднял руку, передние ряды затихли, но шум толпы, несмолкавшее “ура” не дали ему говорить. Он опустил голову и стоял некоторое время, охваченный торжественностью минуты единения царя со своим народом».