Коллектив авторов - История гражданской войны в СССР в 5 томах. Т. I. [Без иллюстраций]

Пролетариат широко использовал основной урок революции 1905 года - необходимость борьбы за войско. Рабочие и в особенности работницы тесным кольцом окружали солдат. Они ловили руками солдатские штыки и убеждали своих братьев не топить революцию в рабочей крови. Одиночки и небольшие группы солдат отставали от общей массы. Восставшие горячо уговаривали их. Недавно мобилизованные солдаты - большая часть гарнизона столицы состояла из ратников 2-го разряда или молодежи последнего призыва - остро воспринимали возбуждение рабочих. Солдаты угрюмо отмалчивались, с тоской отворачивались от наседающей толпы, но уже ясно было видно, как революционное настроение заражает их. Кое-кто из солдат уже пытался защищаться от нападок и обвинений. Иные злобно кивали на офицеров - виновников расстрела беззащитной толпы. Другие прямо рекомендовали напирать сильнее, показывая разряженные винтовки.

Стойкость и самоотверженность пролетариев вносили колебание в войска, вызывали сочувствие у солдат.

Легкость расправы над павловцами придала царским властям самоуверенность. Министр внутренних дел Протопопов с облегчением писал царю: "Войска действовали ревностно, исключение составляет самостоятельный выход 4-й эвакуированной роты Павловского полка"[126]

В конце донесения Протопопов нагло врал: "27 февраля часть рабочих намеревается приступить к работам"[127].

Эта самоуверенная ложь показывала, как мало разбирались тупые жандармы в развернувшихся событиях.

Обнаглев, царские сатрапы поспешили взять назад и те ничтожные уступки, которые сделаны были в предыдущие дни. Петроградский градоначальник отменил свое решение о передаче продовольственного дела городской думе. Государственная дума, на заседаниях которой ждали запроса о расстрелах 26 февраля, была распущена царским указом. Этот указ был заготовлен еще в ноябре 1916 года. Передавая его председателю Совета министров Голицыну, царь сказал: "Держите у себя, а когда нужно будет, используйте"[128].

Министры спешили напрасно. Государственная дума в эти тревожные дни отводила душу запросами правительству, но не по поводу расстрелов, а о состоянии продовольственного дела в Петрограде. Перепуганные представители крупной и мелкой буржуазии - Родичев, Керенский, Чхеидзе, - заткнув уши, делали вид, что не слышат уличных расстрелов, произнося свои очередные заклинания по адресу царизма. Политиканствующие интеллигенты растерянно метались из квартиры в квартиру в погоне за последними "новостями".

Несколько лучше других понимал глубину и трагичность событий председатель Государственной думы Родзянко. Близко соприкасаясь с монархией, Родзянко почуял, что настал момент ее полного крушения. Он умолял Николая II о создании нового правительства, пользующегося "доверием" страны. "Всякое промедление смерти подобно, - телеграфировал он царю. - Молю бога, чтобы в этот час ответственность не пала на венценосца"[129].

Но царь отмахнулся от излишне преданного слуги. В ответ на телеграмму Николай сообщил министру двора Фредериксу: "Опять этот толстяк Родзянко мне написал разный вздор, на который я ему не буду даже отвечать"[130].

Пока наверху торжествовали победители, подсчитывая потери революции и накапливая силы для нового удара, внизу шла лихорадочная работа. Рабочие переходили с завода на завод, передавая подробности кровавых событий. Свидетели дневных расстрелов сообщали о диком неистовстве жандармов, вселяя в слушателях ненависть, возбуждая страстное желание расправиться с палачами. Женщины-работницы, наблюдавшие сцены разгрома демонстрации, вдохновляли своих братьев и мужей на новую борьбу.

Ночью в казармах шло глухое брожение. Солдаты делились впечатлениями прошедшего дня, все яснее отдавая себе отчет в характере происходящего.

В эти страдные дни революционных боев большевики всюду - на фабриках и заводах, в казармах и на улицах - неустанно агитировали и звали в бой, объединяли и сплачивали рабочих и солдат. Оторванные от руководящих центров, разгромленных охранкой, большевики создавали местные центры на предприятиях, быстро налаживали связь, заражая своим мужеством и твердой уверенностью в победе рабочих. "Я принимал активное участие накануне выступления, т. е. в ночь на 25 февраля, - рассказывает петроградский рабочий, мобилизованный в армию за забастовку. - На солдатском совещании было постановлено присоединиться к рабочим вместе с 1-м Семеновским полком, чтобы этим исправить ошибку пятого года, но наутро оказалось, что в форму Семеновского полка переоделись жандармы, а полк был заперт в своих казармах"[131].

В этот же день, 26 февраля, заседал большевистский комитет Выборгского района, к которому перешло руководство после ареста Петербургского комитета. Товарищи с мест докладывали о росте революционного настроения и готовности продолжать схватку. Райком постановил: развертывать вооруженную борьбу, захватывать склады с оружием, разоружать городовых.

Настойчивые демонстрации пролетариата, расстреливаемые в упор, общение рабочих с солдатами, наконец, прямое влияние большевиков, проникавших часто в самые казармы, привели к тому, что случаи неповиновения воинских частей превратились в открытый бунт: солдаты выступали против командиров, как крестьяне против помещиков. В ночь с 26 на 27 февраля учебная команда Волынского полка, стрелявшая по рабочим на Знаменской площади, решила отказаться от применения оружия против демонстрантов. Но это как будто пассивное сопротивление командирам неожиданно превратилось в активное выступление. Когда рано утром в казармы явился начальник учебной команды с младшим офицером, они под крики "ура" были убиты выстрелами из винтовок - так глубоко уже зашло влияние революции: многовековая ненависть крестьянина против крепостника, одетого в офицерский мундир, прорвалась с беспощадной яростью. Участник восстания Волынского полка так рассказывает об этом исключительном моменте революции: "Унтер-офицер Кирпичников прочитал нам приказ - завтра снова построить команду в 7 часов утра. В это время в темном отдаленном уголке казармы собрались восемнадцать человек - более активных рядовых, несколько взводных и отделенных командиров из нижних чинов, горячо обсуждали положение, и все восемнадцать бесповоротно решили: завтра повернем все по-своему! Наметили программу действий: команду построить не в 7 часов утра, как приказал штабс-капитан Лашкевич, а в 6 часов, за это время привлечь на свою сторону всю команду...

Уже забрезжил свет, когда все восемнадцать тихо, в несколько минут разошлись по местам.

27 февраля в 6 часов утра команда в 350 человек уже была построена. Выступил Кирпичников, обрисовал общее положение и разъяснил, как нужно поступать и что надо делать. Агитации почти не потребовалось. Распропагандированные солдаты как будто только и ждали этого, и все бойцы изъявили свое твердое согласие поддержать рабочих.