Коллектив авторов - История гражданской войны в СССР в 5 томах. Т. I. [Без иллюстраций]

23 мая комиссия отвергла все требования рабочих. Из комитета в комиссию, из комиссии в секцию перед авали вопрос, лишь бы оттянуть ответ.

В середине мая исполнительный комитет Петроградского совета принял решение о необходимости государственного регулирования народного хозяйства, о создании для этой цели специальных органов. Под нажимом советов Временное правительство 27 мая поручило нескольким министрам разработать проект организации высшего органа по упорядочению хозяйственной жизни страны. Коновалов подал в отставку, считая это "непомерным требованием". Его место занял товарищ министра торговли и промышленности левый кадет В. А. Степанов. Созданное еще 5 мая Коноваловым и ничего не делавшее совещание по вопросу о развитии производительных сил России, наконец, к 8 июля подготовило проект декларации Временного правительства по вопросам экономической политики. Только в июне правительство попыталось оглянуться на пройденный путь, только в июне Министерство торговли и промышленности в лице Степанова серьезно задумалось над тяжелым положением страны, с характеристики которого оно и начинает свой проект. На одном из заседаний совета съездов представителей торговли и промышленности председатель его кадет Н. Н. Кутлер, руководитель банковских промышленных кругов, потребовал, чтобы Временное правительство "объявило свою экономическую программу: предполагает ли оно осуществить социализацию промышленности или же сохранить капиталистический строй"[270].

По-видимому, Кутлер опасался, что министры-социалисты, вошедшие в первое коалиционное правительство, займутся еще, пожалуй, строительством социализма. На эти опасения Кутлера и всей буржуазии и дает прежде всего прямой ответ Степанов. "При нынешнем оскудении социализм сам по себе не спас бы Россию от нищеты"[271], говорит он во введении к декларации. В самом же проекте декларации он дополнительно разъясняет, что "социализм должен покоиться на мощном фундаменте всеобщей организованности, чего в России нет; на полном развитии производительных сил, к надлежащему использованию которых Россия в сущности еще не приступила; наконец, переход к социалистическому строю в рамках одного государства даже и невозможен"[272].

Меньшевистские доводы II Интернационала о невозможности победы социализма в одной стране Степанов собрал и умело использовал в своем проекте декларации. Наконец он подчеркнул: "Невозможность для России усвоения в настоящее время социалистической организации народного хозяйства, по-видимому, не вызывает сомнений ни среди членов Временного правительства, ни в реалистически настроенных кругах революционной демократии. Соответствующее заявление и должно быть сделано правительством во избежание каких бы то ни было недоразумений"[273].

Министр Скобелев, представитель упомянутых Степановым "реалистически настроенных кругов революционной демократии", поспешил окончательно ликвидировать возможность "недоразумений". 16 июня в беседе с московскими журналистами он подтвердил тезис Степанова заявлением о том, что когда речь идет о регулировании промышленности государством, не может быть и речи о социалистическом производстве. Буржуазия могла быть совершенно спокойна. Степановы вместе с "социалистами" Скобелевыми не за страх, а за совесть защищали ее от социализма.

Продовольствие было изъято из рук министра земледелия и передано в специально созданное Министерство продовольствия. Его возглавил Пешехонов - статистик, народный социалист, "умереннейший народник" по выражению Ленина. Пешехонов прямо заявил, что его приход в министерство не приведет к коренной ломке политики Шингарева. Новый министр имел в виду сохранение хлебной монополии и твердых цен, но на деле сохранил и всю политику прежнего министра. Помещики и перекупщики развили спекуляцию хлебом, подрывая в корне твердые цены. Важнейшим средством в борьбе со спекуляцией мог быть строгий учет хлеба. Еще закон 25 марта требовал учесть весь произведенный хлеб. Шингарев оставил в покое спекулянтов и помещиков. Не тронул их и "социалистический" министр. По данным анкеты Московского совета рабочих депутатов 32 губернии из 38, т. е. 4/5, дали ответ, что у них совсем не производился учет, а в четырех произведен неточно. На вопрос о проведении хлебной монополии одна губерния сообщила, что монополия введена, 3 - что вовсе не проводилась, 23 - неопределенно ответили: "проводится", 6 - проведена частично. Пешехонов не только не организовал контроля над сдачей хлеба, но даже не наладил простого учета. В результате развилась безудержная спекуляция хлебом. Хвосты у продовольственных магазинов выросли. Жены рабочих простаивали часами в очередях.

Скобелев, Пешехонов, Чернов были живой иллюстрацией к тезису Ленина: "Министры из перебежчиков социализма оказывались говорильными машинами для отвода глаз угнетенным классам"[274].

Февральскую революцию буржуазия объясняла протестом масс против военных поражений царской армии. Она проповедывала, что главной задачей революции является победоносное завершение войны, захват Константинополя и т. д. Буржуазное правительство совершенно не склонно было пересматривать империалистскую программу. Империалистские планы завоеваний, которые поддерживались русской буржуазией и раньше, она намеревалась осуществить теперь с большим успехом.

Буржуазия, пользуясь военной обстановкой, призывала население России к национальному единению, пытаясь под этим флагом отделаться от разрешения "проклятых" социальных вопросов.

Было очевидно, что созданное ею Временное правительство не собиралось, да и не в состоянии было разрешить более или менее серьезно национальный вопрос. В сохранении власти над национальными окраинами и в дальнейшей империалистской экспансии буржуазия видела одну из основ своей экономической и политической мощи, своего классового господства. Она выдвинула, пользуясь поддержкой мелкобуржуазных партий - социалистов-революционеров и меньшевиков, - старый царский лозунг "единой и неделимой России", прикрытый лишь розовым флагом "революционной демократии".

Временное правительство, бессильное подавить национально-освободительное движение на окраинах России репрессивными мерами, рассчитывало ослабить его второстепенными уступками: отменой ограничений вероисповедания и процентной нормы в учебных заведениях, предоставлением "инородцам" права занятия должностей в государственных учреждениях и т. п. Отказавшись от крайних мер преследования угнетенных национальностей, практиковавшихся царизмом, буржуазия, однако, не предоставила им и никаких прав кроме общегражданских. Даже вопрос об употреблении родного языка в учебных заведениях не был разрешен, хотя это являлось одним из минимальных требований. В декрете Временного правительства от 20 марта 1917 года было сказано, что разрешается "употребление иных кроме русского языков и наречий в делопроизводстве частных обществ, при преподавании в частных учебных заведениях всякого рода и при ведении торговых книг"[275]