Чайна Мьевилль - Октябрь [litres]

Тем не менее, независимо от низкого морального духа войск, неверия высшего командования в возможный успех и дезертирства рядового состава, подготовка к наступлению продолжалась. Наряду с этим продолжали вызревать и предпосылки к будущему восстанию.

Первый Всероссийский съезд крестьянских депутатов состоялся в Петрограде в мае 1917 года, продолжаясь почти месяц. Около половины из 1200 делегатов были с фронта, что отражало масштаб участия крестьянства в войне.

329 делегатов не имели никакой партийной принадлежности. Большинство из 103 социал-демократов были меньшевиками. Больше всего было представителей от эсеров – 537 человек, что было вполне объяснимо для страны с преимущественно крестьянским населением. Даже не располагая абсолютным большинством, они могли проводить политику поддержки коалиции с Временным правительством, а также политику в отношении войны и мира и по национальному вопросу. Однако отражением настроений раздробленности и консерватизма в стране являлось то, что такие победы не всегда достигались легко.

Несмотря на минимальное присутствие большевиков (от них было всего девять делегатов; еще четырнадцать человек из числа «беспартийных» делегатов, как правило, голосовали вместе с ними), их влияние росло. Это явилось результатом, в частности, их жесткого, последовательного и четкого курса по двум ключевым вопросам: войны и земли. Позиция большевиков по ним была изложена 7 мая в открытом письме Ленина съезду.

22 мая Ленин лично обратился к делегатам, выступив в поддержку беднейших крестьян и потребовав перераспределения земли. По-видимому, в ответ на эту попытку захватить инициативу в крестьянской партии эсеры поспешно добавили в свою программу положение о том, что «все земли без исключения должны находиться под юрисдикцией земельных комитетов». Позже Ленин, не колеблясь, будет заимствовать различные идеи у левого крыла эсеровской партии, а пока он предоставил ей свежий материал для размышления.

Проявлением раздробленности среди эсеров стало то, что на их третьем съезде, проведенном в конце мая, Виктор Чернов подвергся ожесточенной критике руководителей левого крыла, таких как Борис Камков, Марк Натансон и знаменитая Мария Спиридонова. Последняя после одиннадцати лет тюремного заключения в феврале вышла на свободу и недавно триумфально вернулась в Петроград. Незамедлительно организовав после выхода на свободу выборы губернатора Читы, в районе которой она отбывала тюремное заключение, она велела освободить всех заключенных. Теперь же она и другие левые эсеры обвинили Чернова в искажении партийной программы. Они выдвинули собственные предложения по изъятию земли, немедленному заключению мира и формированию правительства из числа социалистов.

Поддержка левых сил со стороны депутатов съезда на уровне 20 процентов от всех делегатов (а по некоторым вопросам – до 40 процентов голосов) смогла обеспечить им лишь одно место (Марк Натансон) в Центральном комитете, и официально эсеровская партия была представлена на Первом Всероссийском съезде крестьянских депутатов умеренными политиками. Эсеровские радикалы для координации своей деятельности негласно создали «информационное бюро». Когда слухи об этом дошли до обеспокоенного Чернова, левые эсеры для проформы (и искажая истину) уверили его, что ничего подобного они не предпринимали.

Неустанные усилия Ленина и радикалов из числа большевиков (не говоря уже о наиболее авантюристически настроенном крыле партии) по обеспечению бескомпромиссных политических позиций начали приносить свои плоды, в том числе в совершенно неожиданных кругах электората. В мае Нина Герд, организатор Комитета по оказанию помощи солдатским женам в Выборгском районе, сторонница кадетской партии и наряду с этим старая подруга Надежды Крупской, уступила ей свою организацию. Три года назад, по воспоминаниям одного из филантропов, солдатки были «беспомощными существами», «слепыми курицами», умолявшими власти помочь им. Теперь же, когда Нина Герд передавала Надежде Крупской Комитет, женщины, по ее словам, «больше не доверяли нам; они были недовольны тем, что мы делаем; они верили только в большевиков». Вскоре солдатки стали вполне организованной силой в рамках своих Советов. И эти настроения бесстрашия и неукротимости постоянно усиливались.

В то время, однако, на большей части бывшей Российской империи (если уж быть справедливым) местные условия, зачастую осложненные национальным вопросом и при руководстве умеренных партийных функционеров, способствовали формированию менее радикальных позиций, чем хотелось бы большевистским сторонникам жесткого курса. В начале мая, например, грузинские большевики Миха Цхакая и Филипп Махарадзе прибыли из Петрограда в Тифлис (Грузия), чтобы призвать своих товарищей немедленно порвать с «коллаборационистами»-меньшевиками и взаимодействовать только с левыми меньшевиками-интернационалистами. Их призывы были встречены с немалым скептицизмом.

В Баку местные большевики также тесно сотрудничали с меньшевиками, и ленинские «Апрельские тезисы» все еще вызывали у них оторопь: обсуждение их в социал-демократической прессе вызывало полное неприятие. Общегородская конференция социал-демократов, которая состоялась в середине мая и на которой большинство участников симпатизировало большевикам, выступила против коалиционного правительства, но наряду с этим отказалась голосовать в поддержку лозунга «Вся власть Советам!». И в самом Бакинском Совете чувствовалось активное сопротивление левым настроениям. 16 мая предложение большевика Степана Шаумяна выразить недоверие новому правительству было провалено: 166 голосами против девяти при восьми воздержавшихся Совет принял проект резолюции, предложенный совместно меньшевиками, эсерами и дашнаками (левая армянская политическая партия), в поддержку участия членов Петросовета в работе Временного правительства.

На общем фоне преимущественно умеренной позиции регионов исключение составляла Латвия. В первые дни после Февральской революции латвийские большевики, находясь под влиянием традиции тесного взаимодействия с меньшевиками, заняли достаточно мягкую позицию, что проявилось, в частности, в мартовском заявлении умеренного Рижского комитета большевиков. Однако вскоре в результате того, что в их ряды вливались более воинственно настроенные эмигранты, а также оказавшись под сильным воздействием более жесткого Центрального комитета (члены которого находились в России), ситуация с латвийскими большевиками изменилась. Явное преобладание в местных Советах членов большевистской партии, их превосходство по сравнению с кадетами в выработке необходимой тактики действий во временных выборных органах обеспечило им такое преимущество, что, по словам историка Андриевса Эзергайлиса, «особенность институциональной структуры, появившейся в Латвии после марта, заключалась в том, что… понятия двоевластия просто не существовало».