Чайна Мьевилль - Октябрь [litres]

Одурманенные развитием событий члены ЦК начали странно, живо, игриво перешучиваться на тему бюрократической утопии. Тяжесть недавних противоречий ослабла. Теперь Ленин дразнил Каменева. Того Каменева, которого недавно клеймил как предателя, который еще несколько часов назад утверждал, что если большевики и захватят власть, то не продержатся дольше двух недель.

– Не важно, – сказал ему Ленин. – Через два года мы все еще будем у власти, а ты будешь твердить, что мы не продержимся и двух лет.

Приближался рассвет 25 октября. Отчаявшийся Керенский обратился с призывом к казакам: «Во имя свободы, славы и чести нашей родины ‹…› помочь Центральному исполнительному комитету Советов, революционной демократии и Временному правительству, дабы спасти погибающее Российское государство».

Но казаки хотели узнать, выйдет ли с ними пехота. Не получив от правительства четкого ответа, они заявили, за исключением небольшого числа рьяных лоялистов, что отказываются действовать в одиночку, «быть пушечным мясом».

Легко и постепенно Военревком обезоруживал лоялистские войска по всему городу и приказывал им отправляться домой. По большей части они так и поступали. Повстанцы захватили Инженерный дворец просто войдя внутрь. «Они вошли и сели, а те, кто сидел там до этого, встали и вышли», – гласит одно из воспоминаний. В шесть утра сорок революционных матросов подошли к Петроградскому Госбанку. Его охранники из Семеновского полка поручились держать нейтралитет: они будут защищать банк от мародеров и преступников, но не станут выбирать между реакцией и революцией. И вмешиваться тоже не будут. Затем они отступили в сторону и позволили ВРК занять банк.

Через час, под водянистым зимним светом, отряд Кексгольмского полка под командованием Захарова, необычного юнкера, перешедшего на сторону революции, отправился в Центральный телеграф. Захаров работал там и поэтому знал охранную систему. Он без труда приказал своим войскам окружить и обезоружить мрачных, бессильных юнкеров, стоявших на дежурстве. Революционеры обрубили правительственные каналы связи.

Они упустили только два канала. Министры заперлись в Малахитовой гостиной Зимнего дворца, прижимаясь к двум приемникам посреди белых и золоченых филиграней, пилястров и канделябров, и поддерживали связь со своими скудными силами. Они отдавали бесполезные приказы, тихо переругиваясь, а Керенский глядел в пустоту.

Утро. В Кронштадте, как и раньше, матросы заполонили все, что держалось на плаву. Из Гельсингфорса выдвинулись пять эсминцев и патрульный катер, украшенные революционными стягами. По всему Петрограду революционеры вновь освобождали заключенных.

В комнату большевиков в Смольном ворвалась неряшливая фигура. Сопартийцы смущенно смотрели на незнакомца, пока наконец Владимир Бонч-Бруевич не раскинул руки и не закричал: «Владимир Ильич, батюшка! Я тебя не узнал, мой дорогой».

Ленин сел за написание обращения. Он дрожал от беспокойства и поглядывал на часы, с нетерпением ожидая, что окончательное свержение правительства состоится до открытия Второго съезда. Он хорошо понимал силу свершившегося факта.

«К гражданам России! Временное правительство низложено. Государственная власть перешла в руки органа Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов – Военно-революционного комитета, стоящего во главе петроградского пролетариата и гарнизона. Дело, за которое боролся народ: немедленное предложение демократического мира, отмена помещичьей собственности на землю, рабочий контроль над производством, создание Советского правительства – это дело обеспечено. Да здравствует революция рабочих, солдат и крестьян!»

К этому времени Ленин уже был убежден в пользе ВРК, поэтому выпустил обращение не от имени партии, а от имени «беспартийного органа».

Обращение быстро напечатали крупным шрифтом, к которому тяготеет кириллица. Копии распространяли так быстро, как могли, их как плакаты клеили на бесчисленные стены. Радисты передавали слова обращения по телеграфным проводам.

Но по факту, в обращении была не правда, а только желание.

В Зимнем дворце Керенский использовал последние каналы связи, чтобы договориться о присоединении к войскам, идущим на столицу. Однако непосредственно добраться до них будет нелегко. Он может выскользнуть из дворца, но ВРК контролировал вокзалы.

Ему нужна была помощь. После долгого и все более лихорадочного поиска Генштаб наконец нашел подходящий автомобиль. Мольбами им удалось выпросить еще один у американского посольства, автомобиль с как раз необходимыми дипломатическими номерами.

25 октября в 11 утра сразу после выпуска ленинского обращения два автомобиля пронеслись мимо контрольно-пропускных пунктов ВРК, которые все-таки больше были усердными, чем эффективными.

Сломленный Керенский сбежал из города с небольшой свитой на поиски верных солдат.

Несмотря на переполох, для многих жителей это был почти обычный день в Петрограде. Конечно, сложно было не заметить шум и суету, но в непосредственных сражениях участвовало немного людей, и то только в стратегически важных местах. Пока воюющие стороны были заняты переустройством мира, как повстанцы или как контрреволюционеры, большинство трамваев ходили по маршрутам, большинство магазинов открыли свои двери.

В полдень вооруженные революционные солдаты и матросы прибыли в Мариинский дворец. Члены Предпарламента, с тревогой обсуждающие развернувшуюся драму, вот-вот станут ее участниками.

В зал ворвался комиссар ВРК. Он приказал Авксентьеву, председателю Предпарламента, очистить помещение. Солдаты и матросы пробились внутрь, размахивая оружием и распугивая депутатов. Авксентьев быстро собрал вокруг себя как можно больше участников комитета. Они знали, что сопротивление бесполезно, но как можно более формально покинули зал в знак протеста, надеясь как можно скорее вновь созвать Предпарламент.

Когда они вышли на жгучий мороз, новая охрана здания проверила их документы, но не стала арестовывать. Ленин, раздражение которого росло и росло, не считал жалкий Предпарламент достойным трофеем, который все никак не получалось взять.

Этот трофей, теперь без Керенского, находился в Зимнем дворце. Там, хоть их мир уже схлопывался, все еще тлели зловещие угли Временного правительства.

В полдень в большой Малахитовой гостиной текстильный магнат и кадет Коновалов созвал кабинет министров.

«Я не понимаю, для чего это заседание собрано, – процедил министр Военно-морского флота Введенский. – У нас нет никакой реальной силы, а следовательно, мы бессильны что-либо предпринять». Он утверждал, что, возможно, им следует созвать Предпарламент, но пока он говорил это, пришла весть о его роспуске.