Семен Резниченко - Русские и русскость

Огромная масса людей не может быть единым хутором. Воображаемое сообщество нельзя превратить в коллектив выживания. Первое всегда тяготеет к распаду на последние, которые всегда стремятся к замкнутости и самоценности, отделению от целого. Всё это наглядно продемонстрировала социальная история того же Китая.

Сталин многое «в этом плане» понимал, но пытался преодолеть эти тенденции с помощью научно-технического прогресса, роль которого он, однако, оценил совершенно неверно. Как и многие современники, он действительно видел прогресс линейных процессов и совершенно забыл о циклизме в истории человечества, о том, что тот же самый прогресс естественным образом уничтожает условия, его порождающие, и что индивидуализм, порождаемый прогрессом, на определённом этапе разрушает государственные и национальные общности.

Таким образом, сталинизм явился попыткой в полной мере воплотить в жизнь идеологемы русской государственности, которые ранее функционировали во многом лишь в идеологическом поле: их решено было претворить в жизнь на основе технического прогресса. Оказалось, что идеологемы были хороши именно как идеологемы, имеющие изрядное различие с реальностью, так как изначально для этого не были предназначены.

В чём причины сталинских репрессий? Объясняют их весьма по-разному: и жестокостью советской системы, и логикой тоталитарного общества. Молотов объяснял их подготовкой к войне, многие другие — личными качествами Сталина и его проблемами со здоровьем.

На мой взгляд, репрессии объясняются логикой исторического развития России. Если точнее, одним из вариантов этой логики. А именно — «государственническим». К началу XX столетия и полуэтничные социальные группы («субэтносы»), имевшие собственные интересы, и «государственное начало» находились в достаточно глубоком упадке. «Субэтносы» (дворяне, крестьяне, казаки и пр.) были отчасти «раздавлены» государством. Их разрушала новоевропейская модернизация, личностная атомизация. Этот же процесс размывал и «государственное начало». Его представители стремились к «приватизации» власти, вольности и вседозволенности и также не были лояльны к верховной власти. Это делало власть и слабой, и вредной для народа, и мало легитимной, а также порождало протест «субэтносов».

В случае победы последней мог произойти переход к неодревнерусской социальной организации общества, подразумевавшей неустойчивое равновесие различных «субэтносов» русского народа, а также ослабление государственности и децентрализации, то есть к организации, сочетающейся с активным социальным творчеством самых разных «субэтносов», в том числе и «низовых». Тогда бы начался переход великорусского народа в новое этническое качество. На его месте возможно появление нескольких народов или нового мозаичного этноса.

Сталин был архетипическим большевиком — представителем «государственного» начала. Он продолжил начатую Лениным борьбу с «субэтносами» и сделал так, чтобы «государственное» начало достигло своего логического завершения и реализации.

Сталинский террор был последовательным погромом «субэтносов» с использованием одних против других. Конец 1920 — начало 1930-х годов — погром старых субэтносов: во-первых, остатков дореволюционных «бывших» (дворян, священников, белогвардейцев, интеллигентов и особенно «старых» инженеров и других производственников, которые продолжали иметь значимость благодаря быстрому развитию промышленности), во-вторых, уничтожение «старых большевиков».

То же самое можно сказать и о раскулачивании, коллективизации и искусственном голоде на Юге России. Уничтожался самостоятельный, архаичный (сохранивший максимум из Киевской Руси) и боевой квазисубэтнос крестьян. И особенно наиболее боевая его часть — казачество. И крестьяне, особенно казаки, веками существовали в своеобразной изоляции от государства, имели свое самоуправление и пр. С помощью террора и последующей коллективизации крестьяне были сломлены и полностью включены в государственную систему.

В результате «Большого террора» была ликвидирована возможность возникновения (временного) самостоятельного, неподконтрольного «центра силы» среди партийцев и военных, а также среди каких-либо иных советских граждан. (Сталин прекрасно знал, что царская власть была свергнута собственными высокопоставленными функционерами, и поэтому пытался заблаговременно обезвредить возможных «предателей»).

Борьба с подобными «центрами силы» продолжилась и после войны, взять хотя бы террор против русских и еврейских националистов: соответственно «Ленинградское дело» и «Дело врачей».

Сталинский террор был именно зачисткой центров силы, центров самоорганизации, а отнюдь не обычной «охотой на ведьм», как террор нацистов или маккартизм.

Иначе чем объяснить жестокие расстрелы «верных и преданных» партийцев, военных, чекистов и весьма «толерантное» отношение к тем, кто действительно боролся с советской властью с оружием в руках — всевозможным басмачам, получившим партийные должности, бандеровцам и полицаям, отсидевшим «десятку» и потом жившим препеваюче?

Благополучие басмачей и бандеровцев можно объяснить национальной политикой советской власти. А как быть с вполне русскими полицаями, которые в немалом количестве в годы застоя накупили ордена и медали и стали «ветеранами из ветеранов»? Лояльные и «системные» партийцы и чекисты имели больше возможностей создавать «центры силы» и были опаснее для «государственного начала».

В чём была причина столь жестокого уничтожения основ самоорганизации русского общества? В молодые годы умный, наблюдательный и проницательный Иосиф Джугашвили видел тотальную нелояльность этих «основ» «государственному началу», а также нарастающую внутреннюю анархию внутри самого этого начала, что и оказалось фатальным для Российской империи. Впоследствии, став правителем России, Сталин пытался всё это пресечь на корню. (Многое и очень многое в большевизме — «работа над ошибками» Российской империи.)

Очень важную роль сыграли не только репрессии, но и реальные достижения, такие как индустриализация, победа в Великой Отечественной войне, а также возможность успешной альтернативной социализации и самореализации за пределами традиционных «субэтносов». Представители многих «низовых» групп были приобщены к «властному началу» либо фактически, либо символически.

Сталин не остановил неизбежный процесс. Он только отсрочил его, изменил форму и исторический контекст. Но вот система этнической самоорганизации, низовой мобилизации и сами русские коллективы выживания были им разрушены. Показательным здесь можно назвать ритуализированное отречение от репрессированных родственников, уничтожение массы русских людей с помощью коллег, односельчан и пр.